Автор неизвестен Европейская старинная литература - Поэзия вагантов

Облегченье как найду я?
Но к мирянам не пойду я.
Мало ем и мало пью я,
Брюха сытостью не вздую:
Пищу я люблю простую
И немногого ищу я;
Но, коль с голоду помру я,
Обвинить вас не миную.
Но вы знаете ли, братья,
Иль имеете ль понятье
О моем от вас изъятье?
Расскажу, не стану врать я,
Коль не заслужу проклятья.

Будет это всему клиру
Сладостней, чем слушать лиру.

Выгнан был хромой несчастный
Из обители прекрасной,
Словно вор иль враг опасный,
Был избит вожжой ужасной!
Гнал его от злобы красный
Паламед Вильгельм всевластный,
Ганимед — распутник страстный. [16] … Вильгельм всевластный … — Приспешник капеллана Вильгельм обозван именами Паламеда (изобретатель игры в кости) и Ганимеда (противоестественного развратника).

Брат расслабленный, увечный,
Истомленный болью вечной,
Мог бы принят быть сердечно:
Скромен был он безупречно,
Провинившись лишь беспечно.
Но его бесчеловечно
В грязь втоптали бессердечно.

Выбросили в грязь хромого
Брата и лишили крова!
Крик услышал я больного
И пошел на помощь снова, —
И тогда меня сурово
Выкинули чуть живого.

Вместе с братом очутился
Я в грязи, и с ним томился;
И, хоть я к добру стремился,
Грешником для всех явился.

Вместе были со злодеем
Хананеи с хананеем,
Фарисеи с фарисеем! [17] Хананеяне — отверженные, фарисеи — лицемеры.
Кроме бога, не имеем
Мы защиты, и не смеем
Мнить, что горе одолеем.

Плакал я один, и щеки
Заливали слез потоки,
Потому что был жестоко
Мучим старец одинокий.

Плакал, видя, что блюститель
Осквернил свою обитель:
Он был девок развратитель,
Матерей и жен губитель,
Нищих яростный гонитель!
Вы его не уличите ль,
Что им выгнан, как грабитель,
Старый был его сожитель?
Всякий слышал местный житель:
Старец плакал, как проситель!

Но, страдая от недуга,
Одиночества, испуга,
Он от севера до юга
Ни священника, ни друга
Не нашел себе в услугу!

Я один промолвил смело,
Что недолжное терпело
Старика больное тело;
И меня за это дело
Выгнали остервенело.

Меня выгнали, прогнали,
Возвращаться запрещали,
Пить и есть мне не давали:
Капеллану потакали.
Все дары, что в храм влагали, —
Паламеду отдавали,
Ганимеду уделяли
Иль племяннику вручали;
Певчие же без печали
Негодяя восхваляли.

Братья, вот мое желанье:
Дайте мне вы обещанье
Не солгать в своем признанье
О примасовом страданье:
Заслужил ли величанье
Иль, напротив, оплеванье —
Злой старик без состраданья,
При своем высоком званье
Полный мерзкого желанья,
Осудивший на изгнанье
И лишивший пропитанья
Тех, кто славное призванье
Заслужил и почитанье,
Всему свету в назиданье?

В горьком месяце мае
познал я удел Менелая:
Были в слезах мои взоры,
затем что лишился я Флоры.
Май — это время цветенья,
а я был в тяжком смятенье:
Флора — это ведь тоже
цветок, а на чьем она ложе?
Плачу вослед я Флоре:
меня ты оставила в горе,
Больше не знать мне покоя,
доколе не свижусь с тобою.
Лучшей была ты подругой,
зачем же бросаешь ты друга?
Ах, воротись, и досада
исчезнет от милого взгляда!
Днем я на суше и море
ищу, кто слышал о Флоре;
Ночью я в сновиденьях
томлюсь, как в цепях своих пленник;
Хуже чем пленник, чем странник,
чем в дальней чужбине изгнанник,
Жизнь я влачу, и на щеки
струятся мне слезные токи, —
Их сдержать не могу я:
их высушат лишь поцелуи.
Ах, воротись, дорогая,
и вновь я счастье узнаю —
Буду счастливее Кира, [18] … счастливее Кира … — персидский царь Кир (VI в. до н. э.), основатель державы Ахеменидов (второй из четырех сменивших друг друга «всемирных держав», по учению средневековых историков).
властителя целого мира,
Буду счастливее оных
царей в драгоценных коронах.
Где от меня ты укрылась,
куда от меня удалилась?
Выйди, не прячься, не надо,
несчастному дай мне пощаду.

Где ты нашла мне замену?
Какую дал тебе цену
Тот, кто даже не знает,
как друг твой жестоко страдает?
Так я тоскую о Флоре,
как горлица мучится в горе, [19] … как горлица мучится в горе … — Горлица, по народным представлениям, была образцом супружеской верности и, потеряв своего голубя, не искала себе другого.
Друга лишась дорогого
и, ах, не имея другого!
Так я уныло скитаюсь
и в дом свой пустой возвращаюсь
Томным раскинуться телом
на ложе, увы, опустелом:
Ты ведь одна мне отрада,
других подруг мне не надо.
Уж такова мне судьбина —
страдать страдой голубиной
И, претерпевши лишенье,
не ведать вовек утешенья.
Горе душу мне точит,
а Флора на это хохочет:
Птице иного полета,
ей горлицей быть неохота —
Похоть в ней блудная тлеет,
одна она спать не умеет.