Алексей Букалов - «Берег дальный». Из зарубежной Пушкинианы

Обширность и разнообразие материала «Пушкинской Африки» нисколько не уступают тому богатству, которое находим под переплетом «Пушкинской Италии». Но материал в книге, не столько по воле автора, сколько в силу внутренней необходимости, строится иначе, чем в «Пушкинской Италии», или, может быть, иначе строит книгу.

В «Пушкинской Африке» имеется некая точка сосредоточения материала – фокус , где весь материал собирается, сквозь который он проходит, из которого исходит: нечто подобное тому, что совершается со световым потоком, на пути которого поставлено увеличительное стекло. Этот фокус – Роман о Царском Арапе («Арап Петра Великого», как назвали текст уже после смерти Пушкина первые публикаторы). Алексей Букалов открывает нам, как в этом фокусе собирается, сосредоточивается африканское (оно же – негритянское , арапское ) начало (назовем это так), каким оно существовало в российской истории и легенде, менталитете, культуре, как оно в них преломляется, пресуществляется, чтобы затем, обретя новые черты и краски, устремиться в будущее, отозваться ярким, нежданным лучом в ином времени и ином пространстве, у Дягилева или Мейерхольда, у Ахматовой или Пастернака…

Роман о царском арапе – не только важнейший этап в творчестве Пушкина, по сути, начало пушкинской прозы. Роман этот – важнейший этап пушкинского мифотворчества , этап в осознании себя и в создании того образа, в котором он хотел бы явиться современникам и потомкам. Речь, по слову Ю.М. Лотмана (имеется в виду вообще творчество Поэта), о «стремлении Пушкина создать себе в литературе вторую биографию , которая служила бы в глазах читателей связующим контекстом для его произведений».

Африканский миф в жизни, творчестве, судьбе Пушкина нечто совсем иное, чем миф итальянский. Осваивая Италию, овладевая ею, Пушкин, – конечно же, по-своему , гениально, неповторимо, – занимался общим делом с иными соотечественниками, предшественниками и современниками, вводившими Италию в российский обиход, участвовал в общей разработке целого пласта русской культуры. Африка для Пушкина нечто совершенно свое , ни с кем не делимое, – не только сфера притяжения, область интересов и творческих занятий, но часть его Я . Другого такого африканца в культурной истории России не было.

Пушкину нужна была для его мифа, для его жизни и искусства эта отвечавшая легенде «африканская кровь», он чувствовал ее в своих жилах и, творчески возводя образ предка, от которого эту «кровь» получил, как бы «легитимировал» ее. Когда он просил брата присоветовать Рылееву «в новой его поэме поместить в свите Петра I нашего дедушку» («Его арапская рожа произведет странное действие на всю картину Полтавской битвы»), он, конечно же, сознает и собственную сугубую особость, которую придает африканское начало его личности, и без того обособляемой его гением, в многолюдстве общественного и литературного мира. Эту необычную особость Пушкина, создаваемую его африканством, замечательно убедительно, опираясь на документы, устные и письменные свидетельства, обнаруживает Алексей Букалов.

«В один из февральских дней 1974 года наш маленький автомобильный «караван» медленно продвигался всё дальше и дальше на север Эфиопии, – начинает он «Пушкинскую Африку». – Судя по карте, мы уже пересекли пятнадцатую параллель, а стало быть еле заметный ручей под мостом – река Мареб. Остановились у большой акации на развилке дорог. Было тихо, солнце клонилось к закату, тени стали длиннее, и высокие горы на горизонте покрылись легкой дымкой… Здесь, на границе с Эритреей, воздух тоже, казалось, был пропитан не пылью, а самой историей…»

Алексею Букалову, переправившемуся через реку Мареб, посчастливилось больше, чем Пушкину с Арапчаем. Перед ним раскинулась территория, еще не завоеванная, которую предстояло ему открывать, исследовать, наносить на карту.

«Дальние загадочные страны», – берет он эпиграфом, начиная свое дальнее и долгое путешествие. «Дальние загадочные страны», составляющие предмет Пушкинской географии , не очерчены границами, потому что безгранично воображение Поэта; их история не скреплена хронологией, потому что мысль Поэта не стеснена временн ы ми пределами, а Слово его по-своему отзывается в новых поколениях.

Об этом путешествии рассказывает Алексей Букалов в книге «Берег дальний».