Алексей Букалов - «Берег дальный». Из зарубежной Пушкинианы

Ровно в десять, под бой курантов собора Святого Петра, к нам вышел высокий худощавый священник в очках и пригласил в свой кабинет. Это был знаменитый главный папский церемониймейстер монсеньер Пьеро Марини, епископ Мартиранский, всегда стоящий по правую руку Иоанна Павла II во время месс и торжественных служб, и потому всем хорошо знакомый благодаря телевидению и фотографиям в газетах. Просторный и светлый кабинет с окнами на площадь Святого Петра был «выкроен», как нам объяснили, из бывшей опочивальни папы Юлия II, на стенах сохранились остатки красочных фресок художников, учеников Рафаэля. Рассевшись за большим круглым столом, мы обнаружили, что нас ровно двенадцать человек, («наверное, по числу апостолов», – в шутку предположил немецкий журналист Эрих Куш. Впрочем, и это заблуждение скоро рассеялось).

«Я пригласил вас, господа, – по-гоголевски начал речь епископ, – чтобы передать личную просьбу Святого Отца. Каждый год Страстная неделя переживается верующими как важнейший этап в жизни христианской церкви, а Крестный ход с участием понтифика у подножия древнего Колизея – его кульминация. В этом году, в развитие экуменических идей молитвы мира в священном городе Ассизи (она прошла 24 января 2002 года с участием иерархов всех церквей и религий, там присутствовала и делегация Московского Патриархата), Папа Войтыла решил предложить журналистам из разных стран написать тексты размышлений и молитв для каждой “остановки” Крестного хода (согласно римскому толкованию Евангелия, их было на Крестном Пути четырнадцать)». Тут же выяснилось, что двое из приглашенных находятся за границей и потому не смогли явиться на это совещание. Воцарилось растерянное молчание. Наконец я решил, что нужно как-то реагировать: «Ваше Преосвященство, во-первых, спасибо за высокую честь. Во-вторых, позвольте вопрос – разве для того, чтобы стать автором подобного текста, не обязательно быть католиком?» Епископ с готовностью возразил: «Отнюдь нет, прецеденты имеются, два года назад, например, размышления на Страстную пятницу написал православный». «Кто же именно?» – поинтересовался я. «Святейший Патриарх Константинопольский Варфоломей», – последовал ответ.

Тут же раздали «памятку автора» и брошюры «Крестный ход» за три прошлых года. Епископ пояснил, что тексты должны быть представлены в двухнедельный срок, написанные верлибром на итальянском языке, и предложил провести жеребьевку. Он лишь предупредил, что хотел бы поручить женщинам подготовить те куски, где речь в Евангелии идет о женском участии (их пять), остальные – по выбору. Времени на размышление не было, и я опять поднял руку, чтобы попросить для себя вторую «остановку», ту, где речь идет о предательстве Иуды. И только потому, что вспомнил одно замечательное стихотворение на эту тему, написанное Пушкиным.

Когда вышли из ватиканского департамента, я спросил коллег: почему же никто не отказался? Португальская журналистка Аура Мигуэль весело объяснила: мы же профессионалы, пишем на разные темы, не подойдет – ну, выбросят в корзину, не в первый раз!

Стихотворение про Иуду, которое пришло мне на память, не столь хорошо известно широкой публике, как, скажем, пушкинский «библейский» шедевр «Гавриилиада», но специалистами оно отмечено и вкратце прокомментировано. Речь идет об отрывке <���«Подражание италиянскому«> (Каменный остров, 22 июня 1836 года). Он представляет собой вольный пересказ стихотворения итальянского поэта Франческо Джанни «Sonetto sopra Giuda» («Сонет об Иуде»), основанного на евангельском сказании о самоубийстве Иуды, повесившегося после совершенного им страшного предательства. Впервые оно было опубликовано в посмертном собрании сочинений Пушкина 1841 г., т. IХ.

Джанни (Francesco Gianni Рим, 1760 – Париж 1822) по профессии был портным, а потом вдруг ударился в поэзию и прославился верноподданнической поэмой «Бонапарт в Италии» (за которую даже получил денежное довольствие от Наполеона), а также блестящими поэтическими импровизациями, они были в большой моде в Италии и во Франции. Можно с определенной долей вероятности предположить, что Джанни стал одним из прототипов образа итальянца-импровизатора в знаменитых пушкинских «Египетских ночах».