Этот высокий титул косвенно признал даже нынешний Папа Римский – Иоанн Павел II. В стихотворных размышлениях «Римский триптих», написанных по-польски в 2001 году, понтифик вспоминает свое избрание на престол Святого Петра под сводами Сикстинской капеллы:
Здесь у подножия этой удивительной росписи
собираются кардиналы —
сообщество, которое в ответе за наследование ключей
Царства.
Они приходят сюда.
И Микеланджело снова объемлет их видением. <���…>
Люди, кому вверена забота о наследовании ключей,
сойдясь сюда, дают объять себя сикстинской росписи,
визии, которую Микеланджело оставил —
Так было в августе, а потом в октябре памятного года
двух конклавов,
и так будет снова, после моей смерти,
когда явится необходимость [937].
В этой удивительной поэтической исповеди Папа несколько раз возвращается к образу Микеланджело:
В Сикстинской капелле художник написал Суд.
Суд в ее пространстве доминирует надо всем. <���…>
Non omnis moriar [938]
Неуничтожимое во мне
Повстречалось лицом к лицу с Тем, кто Сущий!
Так заполняется людьми главная стена сикстинской фрески…
Так римский понтифик, через Горация, вступает в перекличку с великим русским поэтом!
Пушкин, не случайно вложивший в уста Сальери слова о «создателе Ватикана», как-то раз сам удостоился сравнения с великим флорентийцем. Причем из уст князя Петра Ивановича Шаликова, поэта и переводчика. Князь издавал «Дамский журнал» и опубликовал в нем (№ 6 за 1832 год) свою рецензию на «Бориса Годунова», где написал, что на творении Пушкина «лежит особенная, или, лучше сказать, собственная печать, подобная Микель-Анжеловой печати на бессмертном куполе знаменитого римского собора – печать таланта неустрашимого, всемогущего» [939].
Один из самых проникновенных исследователей религиозных аспектов творчества Пушкина протоиерей Сергий Булгаков в полемической статье «Моцарт и Сальери» (Париж, 1934) сравнил итальянского композитора с Иудой: «Моцарт не изменил дружбе и умирает победителем. Он встречает безвременный конец, и однако гибнет не он, но убийца. Пушкин опускает занавес в тот момент, когда у Сальери зародилось уже роковое и последнее сомнение в своей гениальности. Он цепляется за легенду о Буонарроти, но зыбучая почва уходит из-под ног: «иль это сказка пустой, бессмысленной толпы, и не был убийцею создатель Ватикана?» Дальнейший жизненный путь Сальери уже обозначен в этих скупых словах – его ждет известная судьба: «шед удавися». Он уже совершил духовное самоубийство, когда всыпал припасенный про черный день «последний дар Изоры», ибо не Моцарта, но себя отравил тогда Сальери. Изнемогши в подвиге дружбы, он сделался орудием злой силы, природа которой и есть темная Зависть».
«И не уйдешь ты от суда мирского»
Дело по делу, а суд по форме.
В.И. Даль «Толковый словарь великорусского языка», т. IV
Полемика о смерти Моцарта и причастности к ней Сальери обрела поистине вселенские масштабы. В России она ведется со времени выхода трагедии Пушкина. Среди современных исследователей, уделивших ей наиболее пристальное внимание, назову Игоря Бэлзу, который твердо придерживался пушкинской версии о Сальери-отравителе [940]. Основные данные против пушкинской версии тщательно собраны и проанализированы Борисом Штейнпрессом в работе «Антонио Сальери в легенде и действительности» [941].
Эта полемика не могла пройти, разумеется, мимо Италии. Внимая музыкальному и драматическому прочтению истории Моцарта и Сальери, итальянцы не раз пытались выгородить своего соотечественника и снять с него ужасные подозрения.
Такая попытка была предпринята и на формальном юридическом уровне. Спустя 205 лет после предполагаемого преступления капельмейстер Венского императорского двора и итальянский композитор Антонио Сальери был официально оправдан по делу об убийстве Вольфганга Амадея Моцарта «за отсутствием состава преступления». Организаторами процесса стали Миланская консерватория имени Джузеппе Верди, Итальянская ассоциация судей и международный «Лайонз-клуб» [942].
Слушания проходили в главном зале миланского Дворца Правосудия. Вердикт должен был вынести «общественный судья» – председатель городского апелляционного суда Винченцо Салафия. Прокурор и адвокаты были также самые настоящие. Свидетелем обвинения выступал профессор-хурург Герардо Казалья, в пользу защиты выступал проф. Рудольф Ангермюллер, президент Зальцбургского фонда Моцарта.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу