Шицзин

Кони в четверках могучи, могучи,
Носятся сокол и змеи, как тучи,
Мира не стало, и смута родится,
К гибели каждое царство стремится [433].
Черноволосых в народе не встретишь [434].
Всюду лишь горе и пепел заметишь.
Горе! Печалью исполнен народ:
Царство опасной дорогой идет!

Царство идет к своей гибели скорой,
Небо оставило нас без опоры!
Даже пристанища нам не найти.
Как мы идем, по какому пути?
Коль благородные люди на деле
В сердце охоты к вражде не имели,
Кто ж породил бесконечное зло,
Что нас к несчастью теперь привело?

Скорбное сердце тоскою изныло:
Вспомнил о доме и родине милой.
Видно, родился в недоброе время:
Вынес я гнева небесного бремя.
С дальнего запада шел на восток я:
Места найти, где б укрыться, не мог я,
Много страданий я видел — сильней
Боль испытал у родных рубежей.

Держишь советы, и сам ты на страже:
Слабеешь, а смута расширилась даже!
Правду скажу вам про ваши печали —
Если б к себе мудрецов приближали,
Кто же горячее взял бы рукою,
Не омочив его прежде водою?
Как же мы можем окончить добром,
Если все вместе в пучину идем?

В дни, когда ветер навстречу немалый,
Так задыхается путник усталый...
Люди в народе есть доброго нрава,
Но говорят: «Мы не справимся, право!».
Вместе с народом и до утомленья
Любят пахать они вместо кормленья [435].
И лишь один земледельческий труд
Вместо «кормленья» и ценят и чтут.

Небо нам смуты и смерти послало:
Царь наш лишен уже мощи бывалой.
Шлет оно вредных жуков, угрожая
Хлебные нивы лишить урожая.
Царство в великой печали и в горе:
Всё в запустенье окажется вскоре.
Выпрямить силы не стало хребет,
Взор обратить на синеющий свод!

Царь справедливость проявит — и вежды
Люди, очнувшись, поднимут с надеждой..
Планы задумавши,— пусть не однажды
Царь проследит за помощником каждым!
Если ж бессмысленно всех ты неволишь,
Правым считаешь себя одного лишь,
Прихоти следуешь только — и вот,
В ярость безумья приводишь народ!

В сердце лесов ты увидишь: под сенью
Дружно стадами гуляют олени...
Здесь же друзья прекословят друг другу,
Доброе дело не ставят в заслугу!
Есть поговорка: куда ни пойдешь —
Взад ли, вперед ли — всё в ров попадешь!

Мудрого взгляду и мудрого речи
Сразу сто ли перейти — недалече [436];
Если же глупого взять для примера,
Рад он безумствовать всюду без меры...
Слово дрожит у меня на устах —
Вымолвить только мешает мне страх...

Добрые люди нашлись бы, но сами
Их не зовут и не дарят чинами;
Тех же, чье жесткое сердце сурово,
Ценят всё более снова и снова.
Смуты народ полюбил наш и рад
Горький точить и губительный яд!

Ветер великий своими путями
Бродит — пустыми, большими долами...
Коль человек добронравен — ужели
Добрым себя не окажет на деле?!
Кто же злонравен и дерзостен, тот
Темной и грязной дорогой идет.

Ветер великий пути свои любит...
Алчный — своих же товарищей губит.
Слушали б — знали бы правду мою;
Ныне ж, как пьяный, лишь песню пою.
Добрыми царь небрежет,— и от дум
Больше и больше мутится мой ум [437]!

Ныне же, друг ты мой милый, ужели
Песню слагал я, не ведая цели?
Песня моя — точно дротик летящий,
Мелкую мошку порою разящий...
Шел я спасти тебя, песню пропев,—
Встретил в ответ лишь угрозу и гнев.

То, что народ наш теряет пределы,—
Это — его совратителей Дело! —
Зло причинять ему — входит в обычай,
Только, пожалуй, не сладить с добычей!
Те, кто народ наш с пути совратил,
Спорят над ним изо всех своих сил.

Будет народ успокоен нескоро [438],
Грабят народ наш жестокие воры.
«Это нельзя»,— говорят лицемеры,
Лгут за спиной и поносят без меры.
«Это не мы!» — Но ответите вы,
Песню про вас я слагаю, увы!

Горела ярко звездная река [439],
Кружа, пересекала небосвод.
И царь сказал: «Увы мне, горе нам!
Чем ныне провинился наш народ?
Послало небо смуты нам и смерть,
И год за годом снова голод шлет.
Все духам я моленья возносил,
Жертв не жалея. Яшмы и нефрит
Истощены в казне. Иль голос мой
Неслышен стал, и небом я забыт?