Шицзин

Стук в чаще... Топор с топором заодно...
Прозрачное я приготовил вино
И жирный ягненок для этого дня
Зарезан, и позвана в гости родня [213];
А коль не придут, да не скажет никто,
Что я непочтителен был,' про меня!
Опрыскан и начисто выметен пол
И восемь в порядке рассъавлено блюд,
И жирный теленок поставлен на стол —
Родню моей матери в гости зовут.
А коль не придут, да не скажет никто,
Что я виноват — в поношенье и в суд.

Стучит по деревьям топор над холмом.
Наш стол изобилен прозрачным вином,
И в полном порядке сосуды на нем,
И братья мои наполняют мой дом [214].
Достоинство духа народ утерял,
Гоняясь за лишним засохшим куском [215].
Вино есть — его процедите для нас,
А нету вина, так купите для нас,
Как гром, барабаны гремите для нас,
Живей, плясуны, попляшите для нас!
А время придет отдохнуть нам — опять
Прозрачное будем вино выпивать.

Небо навеки храни тебя, царь!
Сила твоя да пребудет тверда,
Благо и счастье да будут тебе,
Да не иссякнут они никогда!
Многие небо щедроты пошлет,
Несть им числа, на года и года!

Небо навеки храни тебя, царь!
Даруй без меры щедроты одни!
Долгу послушный, прими от небес
Милости — будут стократны они.
Счастье, о небо, тебя осени,
Счастье на долгие, долгие дни!

Небо навеки храни тебя, царь!
Пусть и всё царство твое процветет.
Точно гора иль вершина холма,
Точно утес или горный хребет,
Точно река, что в разливе своем
Все полноводнее мчится вперед.

Время избрав и очистивши всё [216],
Пир сотворишь и сыновние сам
Жертвы четыре в году принесешь [217]
Прежним владыкам и предкам-царям.
Их заместитель [218]тебе изречет
Жизнь без конца по векам и векам!

Светлые духи, представ пред царя,
Счастьем обильным тебя одарят.
Прост твой народ и правдив, что ни день
Пищу свою добывая в труде.
В черноволосом народе твоем
Доблесть твоя разольется везде.

Ты как луна, чье сиянье растет [219],
Ты как пресветлого солнца восход!
Вечностью жизнь да сравнится твоя
С южной горой, что вовек не падет,
Ты как на соснах и туях хвоя,
Что в бесконечном преемстве живет!

Собирали мы папоротник по лесам,
И ростки его чуть поднимались тогда,
А когда нам прикажут идти по домам,
Дней в году завершится уже череда.
Ни семьи и ни дома нет больше... Беда —
Это гуннская вторглась орда.
На коленях и то я не мог отдохнуть —
Это гуннская вторглась орда.

Собирали мы папоротник по лесам,
Были стебли его в эту пору мягки,
А когда нам прикажут идти по домам —
Изболится, иссохнет душа от тоски.
И сердца тоска всё мучительней жжет,
Истомил меня голод, и жажда гнетет!
Но охране границы не будет конца,
И проведать домашних не сыщешь гонца.

Собирали мы папоротник по лесам,
И уж крепкими стебли казалися мне,
А когда нам прикажут идти по домам —
Год подвинется, верно, к десятой луне.
Но на службе царю ты не будь нерадив —
И не мог отдохнуть я, колени склонив...
И скорбит мое сердце сильнее: солдат
Не вернется с похода назад!

Чьих цветов красота так нарядно пышна?
Это сливы: прекрасней цветов не найти.
Это чья на пути колесница видна?
Благородного это повозка в пути.
В боевой колеснице четыре коня,
И крепки и могучи его скакуны...
Смею ль я отдохнуть? Три победы в бою
Одержать приказал он в теченье луны!

Впряжены в колесницу четыре коня,
Вижу мощь запряженных четверкой коней,
Благородный наш вождь в колесницу войдет,
Мы, ничтожные, следовать будем за ней.
Ровно кони бегут, их в порядке убор,
Лук в слоновой кости, из кожи тюленя колчан.
Как же нам, что ни день, не сбираться в дозор?
Гуннов с севера крепнет напор!

Помню время, когда уходили в поход,
Был на ивах зеленый, зеленый наряд;
Ныне мы возвращаемся к дому назад —
Только снежные хлопья летят и летят...
Долго, долго солдатам обратно идти,
Нас и голод и жажда томят на пути,
Сердце ранено скорбью. Никто, говорят,
Не узнает, как страждет солдат.