Шандор Петефи - Стихотворения. Поэмы

На память о былом он смело и открыто
Взял сторону гусар и стал на их защиту.
Он, надобно сказать, был другом закадычным
С песьеголовым тем насильником владычным.

И он сказал царю: «Я знаю их. Ей-богу,
Все это — добряки. Оставь их и не трогай.
Пожалуйста, уважь меня и, мне в угоду,
Дай пропуск им чрез край для вольного прохода».

«Всем услужу тебе, — воскликнул повелитель, —
И даже прикажу им дать путеводитель».
Так он сказал, и в две каких-нибудь минуты
Велел им выписать удобные маршруты.

Хоть знали, что в пути им нечего страшиться,
Как ликовали все, достигнувши границы!
Приелись кушанья им тут одни и те же:
Лишь финики весь год да фрикасе медвежье.

Песьеголовую страну давно покинув,
Трусила конница под сенью розмаринов.
Тут были рощи их, Италии пределы,
Италия на них со всех сторон глядела.

Здесь, славы не стяжав для нашего оружья,
Венгерцы бедные боролись с лютой стужей.
В Италии зима всегда без перемены.
Солдаты шли в снегу глубоком по колено.

Но совладал гусар и с холодом и с бурей.
Все было нипочем выносливой натуре.
Чтоб не закоченеть, они с коней слезали
И на спину себе на время их сажали.

Дойдя до Польши, в ней гусары не стояли,
Проехали ее и повернули дале.
Хоть Индия лежит близ Франции вплотную,
Не так легко попасть из первой во вторую.

Индийские холмы становятся все круче
И в глубине страны скрываются за тучи.
Поближе к рубежу так вырастают горы,
Что служат небесам надежною опорой.

Понятно, что войска, вспотев на перевале,
Сорвали галстуки и доломаны сняли.
И шутка ли! Места, где так они томились,
В двух милях с небольшим от солнца находились.

Питались здесь одной лишь синевой надмирной,
Откусывая твердь, как леденец имбирный.
Когда ж хотелось пить, ручищами своими
Брались за облака, как за коровье вымя.

Не стало сил дышать. Они достигли гребня.
Стать и передохнуть все делалось потребней.
Бригада шагом шла, преграды попадались.
Все чаще лошади о звезды спотыкались.

И Янчи размышлял об этих звездах в небе,
Что в каждой заключен людской житейский жребий
И если чья-нибудь звезда с небес сорвется,
То жизнь его внизу земная пресечется.

Он думал: «Жалко, я не отличу по виду,
Какая изо всех тут мачехи планида.
С небесной крутизны, без дальних размышлении,
Я сбросил бы ее звезду в одно мгновенье».

Снижался горный кряж. Свершали спуск по склону.
Воспрянул эскадрон, бодрее шла колонна.
Спадала духота, и легче всем дышалось,
И Франция внизу под ними показалась.

Французский край почти второй обетованный.
Он сущий рай земной и лучше Ханаана.
Вот на него зачем точили турки зубы
И вторглись в этот край своей ордою грубой.

Когда в страну пришла венгерская подмога,
Враг буйствовал вовсю, уже награбив много.
Тащили что могли — церковное убранство,
Лохмотья бедняков, имущество дворянства.

Пылали города, людей ловили в поле
И уводили в плен, чтоб посадить на колья.
Они и короля изгнали, низложили
И милой дочери единственной лишили.

В те дни его нашел в степи разъезд венгерский.
Он прятался, страшась расправы изуверской.
При виде короля в какой-то кофте рваной
Заплакали навзрыд гусары-ветераны.

Изгнанник говорил: «Теперь я нищ, как парий,
А я ведь был богат, как царь персидский Дарий.
На свете все пройдет, и я мирюсь, понятно,
С превратною судьбой, с потерей невозвратной».

«Утешься! — убеждал венгерский полководец. —
Управу мы найдем на этот злой народец.
Резвятся пусть они, пускай оружьем машут,
Но завтра у меня еще резвей попляшут.

Мы за ночь отдохнем, раскинемся привалом,
А завтра зададим острастку самохвалам.
И, голову тебе даю на отсеченье,
Я край твой отвоюю за одно сраженье».

«Что край! — вскричал король. — Житье ли в одиночку?
Верните дочь мою, единственную дочку!
Ее турецкий князь похитил дерзновенно.
Я дам ее тому, кто дочь вернет из плена».

Понятно, как от слов таких зажглись венгерцы.
У каждого из них сильней забилось сердце,
И каждый залетал мечтами в поднебесье,
О битве думая и грезя о принцессе.