Посереди села хороший дом построю,
И милушку введу в него своей женою,
И заживем вдвоем, король и королева,
Как некогда, до нас, в раю Адам и Ева.
Но что я говорю? Не так я опрометчив,
Чтоб счастье строить, жизнь и душу искалечив.
На этих золотых кровавый знак насилья,
На них проклятья след. Мы их не накопили.
Нет, я не трону их, я рад, что голос строгий
Мне не велит их брать, благодаренье богу.
Нет, Илушка, прости, я снять хвалился бремя,
Но, видишь, не могу, неси свой крест со всеми».
С горящею свечой, совсем не тронув денег,
Он вышел на крыльцо, спустился со ступенек,
Поджег со всех сторон нависшие стропила,
И пламя через миг всю крышу охватило.
Огонь взвивался ввысь, и нес клоки соломы,
Лизали языки оконные проемы,
И звезды и луна затмились от пожара,
Все сделалось черно от сажи и угара.
При виде зарева зловещего на тучах
Шарахнулась сова, спугнув мышей летучих,
И стала крыльями над головою хлопать,
То облетая дом, то рушась в дым и копоть.
На утреннем ветру деревья шевелились.
Пожар уж догорал, развалины дымились.
На выжженной земле, свидетели рассвета,
Лежали средь золы разбойничьи скелеты.
За тридевять земель уносят Янчи ноги.
Забыл он о лесной разбойничьей берлоге.
Задумавшись, идет он, — глядь, пред ним нежданно
Откуда ни возьмись солдаты, доломаны!
Гусары едут в ряд пред ним по перелеску.
Глядь, сабли наголо, отточены до блеска.
Гарцуют лошади жеманно и красиво,
Небрежно в лад шагам помахивая гривой.
Завидел Янчи их, и сердце так забилось,
Что у него в груди насилу уместилось.
«О, если б, — думал он, — нашелся мне ходатай
И упросил бы их принять меня в солдаты!»
Лишь поравнялись с ним красивые мундиры,
Услышал над собой он окрик командира:
«Куда ты прешь, земляк, весь свет забыв в кручине?
Смотри, коней моих не задави, разиня!»
И Янчи отвечал: «Простите, ваша милость,
Мне заслоняет свет моей судьбы постылость.
Когда б я мог служить в команде вашей славной,
Я солнцу бы всегда глядел в глаза, как равный».
Начальник возразил: «Мы мчим не на пирушку.
Мы едем на войну, а это не игрушка.
Французов турки жмут. Мы, дорожа союзом,
Во Францию спешим на выручку французам».
И Янчи отвечал: «В столь доблестной затее
Я с вами разделить опасности сумею.
А смерть в бою сто раз я предпочту кончине
От беспокойных дум и горького унынья.
Признаться, до сих пор мне был конем осленок.
Я с детства в пастухах и пас овец с пеленок.
Но я венгерец, а венгерец гнет подковы.
Создав венгерца, бог задумал верхового».
Речь Янчи, смелый вид, и рост, и живость взгляда
Понравились весьма начальнику отряда,
Он только посмотрел в его глаза живые
И тотчас же его зачислил в рядовые.
Нет слов, чтоб описать, как Янчи Кукуруза
Торжествовал, надев гусарские рейтузы,
Стянувши доломан, и ментик перекинув,
И саблю из ножон сверкающую вынув.
Он сел на жеребца, и тот, бока запенив,
Стал искры высекать, как дьявол, из каменьев.
Но Янчи так прирос к седлу, что взятки гладки:
Землетрясенье не испортило б посадки.
Он удивлял своих товарищей сноровкой,
Осанкою, огнем и выездкою ловкой,
И в деревнях, когда снимались со стоянки,
Смотрели вслед ему и плакали крестьянки.
Но сколько девушек в пути ни улыбнулось,
Все ж Янчи ни одна из них не приглянулась.
Хоть много разных стран объехали гусары,
Не встретил никого он Илушке под пару.
Шла армия вперед с беспечностью гусарской,
Достигнув глубины империи татарской.
Опасности таил гусарам край суровый:
Ту землю населял народ песьеголовый.
Их царь, нагнав гусар в дороге непроезжей,
Приветствовал гостей, как истинный невежа:
«Куда вы сунулись, глупцы и непоседы?
Известно ль вам, что все в краю мы людоеды?»
Их были тысячи, венгерцев очень мало,
И сердце у гусар от этих слов упало.
Добро, на счастье их, тогда в столице ханской
Гостил заступник их, властитель негритянский.
Он не согласен был с такою речью дерзкой,
Он помнил Венгрию и знал народ венгерский.
Когда-то молодым, в прогулке кругосветной,
Проездом в Венгрии он пожил незаметно.
Читать дальше