Array Антология - В координатах мифа

Сколько праздников, сколько печали,
Отыщу ли потерянный след,
Встречу тех ли, с кем был я вначале? —
Но ни звука, ни звука в ответ…

Так и еду я, бросив поводья…
Правды нету в земных голосах…
А созвездий тяжелые гроздья,
Будто стрелки в небесных часах.

Я праздники считаю по старинке,
Из детского беру календаря.
Я не забыл, как падают снежинки
В раскрытые ладони января.

Цветных гирлянд мерцание живое,
И этот миг, когда из мишуры,
Как обещанье чуда, в свежей хвое
Являются волшебные шары.

Но плыли мы путем своим окольным,
Подвластны тяге к перемене мест.
Вдали растаял звоном колокольным
Почти забытый русский благовест.

Здесь праздники иные на примете,
Явившиеся исподволь, как сон,
Они глядят из глубины столетий
И вложены в спирали хромосом.

Одни из них суровы, будто судьи,
В других – преданий каменная нить,
Что вплетена навеки в наши судьбы,
И с ними нас нельзя разъединить.

Все праздники, что есть у нас на свете,
Пусть продолжают петь и ворожить.
Мне дороги и близки те и эти,
И самый главный праздник – просто жить.

А так хотелось быть, а не казаться,
В рассветный час руки твоей касаться
И окунаться в облако волос,
И чтоб спросили утром – Как спалось? —
Закрыть глаза и в детстве оказаться.

И так хотелось жить не по науке,
А впитывая запахи и звуки
И смыслов расплетая кружева,
Когда уже не верится в слова —
Лишь в то, что говорят глаза и руки.

Давай не будем подводить итоги —
Еще не все проверены дороги,
Еще не все умчались поезда
В тот час, когда вечерняя звезда,
Как поздний гость, застыла на пороге.

От воздуха пьянящего хмелея,
Мы сделаемся проще и смелее,
Душою ощущая, что не зря
Учились жить, о прошлом не жалея,
Как озеро. Как темная аллея.
Как снегири на фоне января.

Ребенок совсем, доведут до пещеры —
Замурзан, дрожит —
А сами уходят, оскалясь, ощерясь —
Плодиться и жить.
Слежу из кустов, пробегает по телу
Желания дрожь: —
Мой неоперившийся жертвенный эрот,
Хоть ты не уйдешь…
Обуглятся листья на смокве высокой
От взмаха хвоста, —
Я буду, как осень, рябиновым соком
Горчить на устах.
Я пламя-лисица, Беотии пламя,
Хэй, Эвое, Вакх!
Я рядом ложусь – и птенцом между нами
Проклюнется страх…
Страх бьется нелепой всполошенной птицей,
Царапнет висок.
А мальчик боится, он только боится
И прячет лицо,
И тело покрыто гусиною кожей
С чужого плеча, —
Становятся мальчики их все моложе,
Но так же молчат…

Таблеткой активированного угля на стене…
На белом листе стены черной таблеткой
Рисую кота, зыбкого, как в полусне:
Когда видишь ветку и думаешь: «Ветка»,
Когда видишь дом и думаешь: «Это дом», —
Но это совсем не дом и совсем не ветка…
И ты в метро продираешь глаза с трудом
И подслеповато щуришься на соседку
Напротив… Отвлекся. Я рисую кота:
Штрихую по шерстке, выгну дугою спину.
И хвост в движении на половину листа
Стены. На добрую его половину
Рисую… А на половине злой
Ворчит соседка, сморщась в оконной раме.
Мой кот, суеверно-черный и расписной
По черному черным на белой плоскости замер.
Так вот, если взять и брызнуть в кота водой —
Он зашипит всем своим нарисованным телом?
Спрыгнет вниз?
Или к вечеру дворник седой
Мой рисунок закрасит из пульверизатора мелом…

А листья рыжие, как полоски;
Полоски – тени от черных веток.
Тигренок выпуклый, листик – плоский,
И вот он рядом, и вот он «где-то»,

Где можно в кроне таиться, даже
Средь голых веток в закатном небе,
И можно прятаться в персонажах,
Которых выдумал Эндрю Вэббер [12].

Тигренок в кленах, тебе знакомо,
Как ставить лапы на ветке тонкой?
…Твой грим тигриный мы смыли дома,
Но ты остался собой, тигренком…