Array Антология - За границами снов

Месяц или два я наслаждался отдыхом, проглотил залпом несколько книг, взятых у старшего брата. Я привез ему сувенир – глиняную статуэтку, она попала мне в руки случайно. – Когда мы стояли лагерем у китайской границы, из степи пришла пожилая женщина с монголоидными чертами. Жестами она попросила пить, мы, естественно, напоили ее, а поскольку у меня в тот день буксовало пищеварение, я отдал ей свою порцию хлеба и банку каких-то консервов, она поклонилась, протянув мне небольшую фигурку, обернутую в тряпочку из хлопка, и так же внезапно ушла. Вот и вся история. Меня удивила реакция старшего брата на этот мой подарок: он молча взял ее так, как будто знал, что я ему ее привезу, и спрятал в свои вещи. Но меня это тогда не волновало, я чувствовал себя дембелем, даже круче, дембель это штамп, навязанная формула защищать кого? Чего? А? Уже утро? А герой-то и впрямь изменился. Изменился так, что стыдно людям посмотреть в глаза. И правильно, чего в них можно интересного разглядеть? Надо думать, как строить жизнь, но не новую жизнь а ля табула раса, а прежнюю – жизнь дурака, в которой был весь предыдущий бред. А это самое сложное, вы когда-нибудь делали ремонт в доме, который был построен сто лет назад из того, что в тот момент валялось на участке? Со шпателем стоишь и без рубахи, в штанах стоишь: в одной руке лопата, в другой пила, а в третьей лом, чтоб стены не упали срочно подпереть, и гвоздодер, чтоб лаги сгнившие достать и пол залить по новой.

Второй этаж надстроить не удастся, рухнет все к ебене бабушке, – рек архитектор, теребя всклокоченную грудь. Я знал, знал, когда валялся в досках на стройке свой, что сцена (автор хотел сказать «клоунада») – это МОЕ, но поздно, время взять себя в руки, в свои костлявые руки, мы приближаемся к развязке.

Почему-то жизнь так устроена, что она имеет протяженность во времени, несмотря на все наши попытки придумать ей следующую серию, она как бы конечна. Да распнут меня приверженцы теорий реинкарнации, вбив сваю (арматуру?) в неокрепший мозжечок. Ну допустим, что они правы, но тогда ведь получается, что неправы другие, а другие чем хуже? Почему кто-то должен быть лузером, последним, обиженным, несчастным? Пусть будут правы все, вот моя теория!

Ах, старший брат, как мне тебя не хватает, но ты не подумай, я не распускаю сопли, я в принципе даже знаю, что могу для тебя сделать.

Ведь в твоей смерти тоже есть высший замысел. Все остальные умирали в момент, когда роняли себя. Они избавлялись от неподъемного груза жизни, а кто-то другой подхватывал этот груз и продолжал нести как ни в чем не бывало. А тебя не стало потому, что пришло время двигаться дальше. В самый первый день лета ты как бы сказал мне этим «Теперь – ты. А я посмотрю», а я… ты сам знаешь, что такое «я», это только в теории просто сделать процветающим нечто заброшенное.

Старший брат был болен, и врачи не могли понять причину, собирали советы докторов, переделывали кучу анализов. Ну они молодцы, что старались, они были правы в своем стремлении.

Я сидел возле его кровати в последний день весны, он был немощен, и мое сердце рвалось от жалости. Несмотря на его состояние, глаза сохранили спокойствие и глубину. Я пришел навестить его в больнице. Он знал свое время, и на дне его зрачков решались уже совсем нездешние проблемы. Как обычно, брат отказался от передачки, попросил, чтоб я пришел еще и завтра. Наутро его не стало.

После похорон надо было быстро освобождать его комнату в общежитии. Кое-что я переносил к себе, что-то выбрасывал. Там были все его вещи, там было все, кроме одного – маленькой китайской статуэтки, я перерыл все, она просто исчезла.

Тогда же выяснилось, что Егор никакой не родственник старшего брата, а родственников его вообще никто не знает, и даже документов его найдено не было.

Но ведь как-то он работал, как-то был оформлен в общежитии? Выяснять и искать концы в тот момент мне было не под силу, а потом это стало само собой разумеющимся.

В то время я боролся за свою жизнь, она потеряла всяческую цену, я остался в полном одиночестве, с его вещами, пластинками, книгами, но один. Что удержало меня от глупостей, позволило сохранить цельность? – это невозможно понять здоровым рассудком, этим рецептом невозможно поделиться, это произошло в одно мгновение, – пришло холодное и ясное, как первый снег —…а его ведь и не было никогда…

Черт возьми, ну конечно! Никого – ни Сааша с Егором, ни Эрики, ни собаки. В этом театре, на этих самых досках все это время корчился только я один! И в тот самый момент мне стали ясны слова (но не мысли) Егора: «Жизнь – только отсвет рододендрона в темном царстве друидов».