Array Антология - За границами снов

В какой-то момент я понял, что Егор, которого я создал, который был моей любовью и смыслом, – окончательно разложился. Тогда старший брат сказал: «Пора тебе идти и принять посвящение».

– Что за херня?! Какое еще крещение? – вырвалось у меня.

– Друг мой, ты варишься в своем мире, мир, который составляет общество, ни лучше и ни хуже, но ты должен хорошенько узнать его, чтобы идти дальше.

А что мне, грязному и нагому, обожающему и жалеющему себя, молодому и несчастному, не находящему своего места нигде, отвергающему жизнь и принимающему жизнь… короче, брат, я сделаю, как ты скажешь. Он посоветовал мне уехать, с какой-нибудь экспедицией, на картофельные раскопки, на поиск золотого руна, на прииски, в общем, пожить в горах, в лесу, в пещере, с киркой и белкой акварельной, пожрать из котелка походные харчи и хлеба двести грамм. Он же не мог мне сказать прямо, что я несамостоятельный, никакой, что я сырое тесто! Делать было нечего, я прошелестел пару газет с объявлениями и, на удивление быстро, нашел то, что надо, – набиралась команда рабочих для помощи в исследованиях группе ученых с перемещением по всей гребаной Евразии в течение времени от года до двух. За это платили какие-то деньги, я даже не стал спрашивать сколько, мне это подходило! Через два месяца, когда я зашел проститься со старшим братом (в это время он начал учить меня делать карандашные наброски, ориентироваться на местности, лечиться в полевых условиях, разбираться в камнях и растениях; я и не предполагал, что человек может столько знать), он вручил мне подарок. Это был один из его варганов.

– О, брат, я даже не могу сказать простое «спасибо», потому что это – ничто.

– Да ерунда, приедешь – проставишься.

Я знал, что это было сказано для того, чтобы успокоить мои чувства, взбодрить, – он ведь не пьет и питается в день по крохе.

– Ладно, поляна с меня, – сказал безусый, неопрятный, неопытный.

Два долгих года жил герой в палатке, был кавалером воинства коровьего и овцепасом выцветших дружин, представлен к ордену, но не явился в срок и орден заржавел под проливным дождем меж юрт, а главный по находкам говорил, что обнаружены следы, по коим следует судить, что Дарвин – древний предок человека, в то время как по радио поют, что им был некий Кришна с Радхарани, и тут я вспомнил грязное ведро, что выловлено было из болота, точнее статую, которую два дня вытаскивали краном водолазы, на третий поломав к чертям стрелу; в общем, укус гадюки в первый же месяц моих «раскопок» я еле пережил.

О старший брат, в беспросветной тоске взываю я к тебе, – слышишь ли ты мою ночную песню? а звук варгана? видишь ли ты мои рисунки?..

На этот раз я решил, что больше не буду умирать. Сколько уже можно! У меня нет столько времени, определенно нет, и тяжелый труд помог мне это осознать. Все, что было со мной и вокруг меня, я отражал в своих блокнотах. Кстати, чем я занимался, кроме как кровавые мозоли от лопаты в палатке врачевал ночами? (ученые на самом деле оказались извергами, без капли гуманизма и любви к предмету человека хрупкого простого), – думал о старшем брате, делал дорожные заметки, наброски, зарисовки находок и природы, овец одних, наверно, штук двенадцать набросал. Зимой я вспоминал, как с Саашем вместе строил крепость неприступную, снаряды ледяные делал из воды. Он бы определенно справился лучше, – сын ястреба и кобылицы, вскормленный молоком дождя, умеющий постель устроить из листвы. Но там был я, до ужаса боявшийся змей, ненавидящий насекомых, не умеющий разжечь костер и сделать на нем еду так, чтоб ее хватило на всех, – полу-конь-получеловек.

Через два года мои скитания закончились (по словам ученых, прошел год, но я-то знаю, что прошло больше, два или даже три, на всякий случай – округляю), я ступал по родным местам с дурацким счастьем на дурацком лице.

И уже через какой-нибудь час или два, затарив в лавке деликатесов, я спешил к старшему брату, ручки сумок трещали, предвкушая застолье, под мышкой была кипа набросков и законченных рисунков, заметок, стихов и впечатлений, в карманах кишела хренова уйма денег. Не припомню, чтобы с тех пор я столько когда-нибудь заработал. Старший брат был дома, он болел. Наша встреча была похожа на случайную встречу двух друзей где-нибудь в центре Сахары. Это был один из счастливейших моментов моей жизни. Мы проговорили, рассматривая рисунки (которые он тут же походу поправлял), всю ночь.

Что было после? Кажется, моя память вновь начала надо мной насмехаться. Какие-то обрывки писем, книги, больничные листы. Или я боюсь? Боюсь вспомнить то, что случилось? Боюсь признаться, боюсь поверить в это?