Array Антология - За границами снов

Приоткрытая дверка с подутренней стороны
без скрипа впускает кого-то.
Сумею ли я сказать: «Он здесь», —
и удержать его голову на своей груди?
Под острием?

Железа истекает кровь, роднясь с землею,
как симбионт одаривает брата или сестру, —
пусть ядовитым, – благом,
и все же, заячьи следы идут в обход.

И прорастает сквозь такелаж земля побегами, —
острей железа нежные навершия травы,
пронижут ребра, разнимут теменные швы,
фаланг низанье рассыпят.

Как не было лягавой многоногой тьмы,
волною мутной подмывавшей берега,
загромождавшей небеса и рассыпавшейся —
свет потаенный рыскавшей,
едва дыша на сворке алчбы,
такой, что ощеряет рот.

Спать на закат.

Левиафан заглатывает царства,
из уст его исходят голоса,
и распуская косы из узла
иная думает —
что ж чайкам нет покою?

Морским коньком преодолев прибой,
со стороны наветренной приходит
ее любовник, наверное —
смеясь, не размыкая губ.

Откуда знать ей,
что взглядом долгим,
невольностию схожим
с орбитою Луны
его приветит
другой? —
там, за калиткой
повстречается ему
раз и вдругорядь.

Различать слова
наученный своею роковой звездой,
заснет однажды в узле из водорослей,
под колыбельные, которые поет
армагеддон, – стучась и здесь и там
в дома, в которых наступает тишина, —
и не услышит нежную свирель —
по эту сторону,
свирель в руках дружка, —
ведь тот сбивался с шага,
замечая
его немое
согласие.

Теряя голову,
ее выносят с жалобной улыбкой
прижав к себе, перед собою,
грудь пачкая густою вязкой кровью.

Никого не звать,
позволить обвалиться,
обрушиться,
не предугадывать
и выходить,
и отворачиваться,
закрывать глаза,
тогда же —
в момент свершения,
когда мирок встряхнут.

Дать чайной ложке со стола упасть,
оставить след от кружки —
небрежностью потворствуя
забвенью мест вещами.
Оставляя им вместо долга —
обмениваться знаками,
передвигаться —
в грехе неподчиненья утолять вину,
которая доводит их до трещин,
закручивает штопором, мутнит —
куда воткнется —
кракелы бегут
оттуда в стороны.

Весна, как память узнаванья открывает
утерянные цвет и запах,
тела которые есть тени да пыль,
метенная случайным ветерком —
в случайное соседство.

Кто выпущен, кто вырвался —
внезапно, в никуда и ниоткуда —
и голубиные крыла,
и рокот сердца,
боязнь замкну ́ того пространства,
как движущая сила вещих снов, —
которые
показывают
покинутое ложе моря,
сады камней за отступленьем ледников,
неведомые чуда,
открытые выветриваньем скал.

И железнодорожные пути,
которых рельсы
выпрастываются на поверхность
из сети корней
и из-под гравия,
и песка,
и земли,
и брусчатки,
и обрываются,
спустя немного времени,
уйдя вновь в землю, —
идя по ним —
никуда не приходишь,
потому что остаешься
без проводника.

Без никого.
Докучные обои,
небрежный бледный свет
смежает веки.
Дома пусты,
в них не погашен свет —
зияют окна, тусклы ́ .
Озноб, поземка,
ломкая трава черна,
и снега языки
на тропках там и сям —
во всякий день всегда одно
и пыль.

Вдруг в отдаленье
темное пятно,
и движется,
и оставляет след,
правдоподобное,
как задушевный
кошмар больного.
Он узкоплеч, сутул
и не найти кольца,
которое не потеряют пальцы,
кольцо ребенка будет велико.
Шуршанье крыл
в разрыве облаков.