Кажется, мне как-то попался документальный фильм о «Браво», где Женька объяснял, почему меня убрали из «Постскриптума». Я лично этой истории не помню, но она мне нравится. Оказывается, у нас предстояло какое-то денежное выступление, и нужно было самим тащить колонки на четвертый этаж. Но я «дал звезду». Сказал, что ничего никуда не потащу, потому что пою песни, а не таскаю аппаратуру. Это явилось камнем преткновения. Хавтан с Кузиным собрались у Паши дома и решили выдать мне «черную метку». Круто! Я правда звезда рок-н-ролла! И стопроцентно мог что-то подобное сказать, даже не сомневаюсь…»
«Не помню такого, – возражает Кузин. – Это какие-то придумки Женьки или Гарика. Когда нужно было тащить что-то из аппаратуры, все у нас таскали, и Гарик тоже. Куда ему деваться? А расставание в «Постскриптуме» получилось как-то само собой. Переломный период был. Не сходились мы в тот момент музыкально. Нам с Хавтаном не нравилось, как Гарик песни исполняет. Мне хотелось, чтобы «вставляло». Вот когда Агузарова появилась – «вставило», я чуть со стула не упал от ее пения. Этого и хотелось.
Кроме того, Женя, насколько я понимаю, все время искал, где ему лучше. Поэтому мог играть в нескольких коллективах одновременно. Он, собственно, так и делал, когда мы уже начали с ним репетировать. И еще ему (как и Сукачеву) требовалось быть главным. И я с этим спокойно согласился. Хочешь быть главным – да ради Бога! При этом надо сказать, что идея играть твисты, ту музыку, что появилась в репертуаре «Браво», действительно принадлежала Гарику…»
Оставшись вне коллектива, но с теми же лидерскими амбициями, Сукачев не захандрил, а как бы начал все с чистого листа. Причем с экс-компаньонами по «Постскриптуму» сохранил вполне товарищеские отношения. Хавтану подарил на память песню «Верю я», ту самую, что сочинил в альянсе с другим «постскриптумовским» отставником Бритченковым. И она стала одним из ключевых хитов «Браво». А с Кузиным продолжил периодическое сотрудничество на протяжении следующего десятилетия.
«Никакой острой конкуренции с «Браво» у меня не возникло. Я их обожал и понимал, что это великая группа с великой певицей Жанной Агузаровой. Для меня «Браво» – это именно то аутентичное «Браво» с Агузаровой. Остальное – развитие команды по своим критериям. Когда Женька попросил оставить им «Верю я», я легко сказал: играйте, пожалуйста. И они сделали эту песенку знаменитой».
После «Постскриптума» творческие порывы Сукачева могли увести его совсем к другому искусству. А чего биться о стену? Тем, кого он звал в свои группы, не нравилось, как и что он поет. А музыку, которая привлекала его, не с кем было играть. Ну и в пень тогда эти рок-эксперименты. Свою неформатную креативность можно реализовать, например, в театре, который, так же как и музыка, манил Гарика с детства. Его же и отец порой водил в столичные театры, и со своими одноклассниками под опекой педагогов он знакомился с репертуаром ТЮЗа, ЦДТ, даже кукольного театра Образцова. Кроме того, возле его тушинского дома, в ДК «Салют», находилась театральная студия, одной из «звезд» которой был Сергей Проханов (впоследствии популярный «Усатый нянь» и руководитель «Театра Луны»), учившийся в параллельном классе с родной сестрой Игоря и пользовавшийся успехом у ее подруг. Этот факт вкупе с впечатлениями от увиденных спектаклей мотивировал Сукачева на создание собственной театральной студии. И позднее она таки у него появилась под названием «Пластилиновый театр». То было «мимолетное виденье», но все же… Затея, кстати, имела неплохой потенциал. «В свои 22 – 23 года Гарик был «одержим театром». Конечно, не традиционным, академическим, репертуарным, а авангардным и абсурдистским. И именно в то время он познакомился с заметным представителем ленинградского художественного андеграунда Кирой Миллером. Они находились на одной волне, и их возможный альянс мог принести интересные результаты. Планировалось, что Кира сделает декорации для гариковских постановок. Однако все закончилось на уровне разговоров, хотя пару спектаклей – сцены из «Ромео и Джульетты» и «Стулья» по одноименному знаменитому произведению одного из отцов абсурдизма Эжена Ионеско – «Пластилиновый театр» все же представил.
Миллер рассказывал мне, что Гарик в середине 80-х предлагал ему «заняться и «Бригадой С», но, узнав, что Кира уже увлекся формированием неповторимого облика питерского «АукцЫона», сотрудничать расхотел, «поскольку, наверное, рассчитывал на эксклюзивность наших творческих отношений». У Сукачева свой взгляд на данную ситуацию, но в нем можно найти косвенную причастность Миллера к попаданию Гарика на режиссерский факультет того самого культпросветучреждения, где состоялся исторический союз Сукачева и Галанина, собственно и открывший основную «бригадную» летопись.
Читать дальше