Array Антология: Книга осенних голосов

Когда стихают звуки улиц,
Когда сомкнуты веки сном,
Я в тишине, чтоб не проснулись,
На лучшем транспорте своем
Съезжаю с рельсов. И, крадучись,
Придерживая буфера,
Соорудив из средств подручных
Завесу фаре, по дворам,
По переулкам, по проспектам
Веду любимый тепловоз.
И точки звезд лучистым светом
Мерцают в стеклах. Я прирос
К ночным прогулкам всей душою,
Но только ночь покатит вспять,
Мы – вновь на путь. О нашем шоу
Пока никто не должен знать!

Солнце упало ничком и горячие щеки
В волны холодного моря студить опустило.
Розовым всплеском окрасилась рябь и затихла,
Синим замазав последние яркие блики.

Скучен сюжет однотонного ультрамарина,
Что заполняет картину до самого утра.
Только зажмурив глаза, наконец понимаешь:
Краски не блекнут, они обращаются в звуки —

В шелест зеленой листвы, что колышется ветром,
И голубых лепестков, что к ногам опадают.
В рокот и стук разговорчивых камешков пляжа,
В крики крылатых, что ночью не знают покоя.

Солнце взойдет и вернет восприимчивость зренью,
Жизнь наполняя палитрой торжественных красок.
Только зажмурив глаза, ничего не увидишь,
Кроме слепящих мерцающих бликов на черном…

Я создаю бумажные цветы —
Бездушно-одноцветные лекала
Определенной кем-то красоты.
От их однообразия устала.

К их лепесткам – шуршащим и сухим —
Я прикасаюсь с мужеством отваги,
Сминаю грубо, как свои стихи,
Которым жить не стоит на бумаге.

Живых цветов касаюсь, трепеща.
И эти распустились, будто в мае,
Бумажные листочки топорща,
С живыми конкурировать мечтают.

В них все не так – прохладного дождя
Они с благоговеньем не оценят,
Им ветер чужд, в мир комнат уходя,
Они царят на полке, как на сцене.

Они живых стократ перецветут,
Не потеряв ни свежести, ни цвета.
Бывает, что и люди так живут —
Сухими, как бумажные букеты.

Быстрые капельки кверху ползут по стеклу,
Резво расходятся солнечными лучами.
Чувствую в ветре терпко пахнущую смолу,
Влагу и холод, сковывающий ночами.

Я дождик с асфальта взметну калошами шин,
Лужи повсюду разбрызгивая нещадно.
Увы, не достигнуть мне в скорости всех вершин,
Но раз движение – жизнь, то живу, и ладно.

Тоска и дорога. И липкий ветер в окно
Вносит досаду на мятых и мокрых крыльях.
Куда я стремлюсь? Мне давно уже все равно:
Я – мисс равнодушность, бесчувственное бревно.
Вернуться б назад и простить бы обиду, но
В сердце родное шлагбаумом въезд закрыли.

С тобой создавали удобный и радостный дом:
Купили трюмо, два торшера, большую картину,
Но с каждой покупкой не стало уютнее в нем,
А взгляд утыкался все чаще в согнутую спину.

В ударе была – навязала салфеток крючком,
Везде разложила, любуясь красивым узором.
Но белое кружево веет прохладным снежком,
Все чаще ледком обжигают холодные взоры.

Но каждый хотел получить хоть немного тепла —
Сложили камин, пару кресел купили и пледы.
Он подал глинтвейн. Только пить я его не могла —
Морозные иглы сквозь горло вонзались в беседу.

Обитель уютная больше не будет мила,
Когда от сгоревшей любви
лишь остывшая в топке зола.

Яркость пышных хризантем
меркнет,
Сер букет и запылен —
вянет.
Срок его определен
днями.
Жизнь считают не по тем
меркам.

Не по дням считать – уже
странно.
Как-то очень людям жить
сложно:
Жизни срок определить
можно
По количеству в душе
ранок.