Array Антология - До горизонта и обратно

Вертится круг… Вот и за полночь. Кто-то не спит.
Что под рукою родится – того не знает гончар.
Кто в переплеты окна осенним ветром стучит?
Где-то цветет, задыхаясь ядом, древо анчар?

Мысль не окончена, строчку еще написать,
а под рукою перо новый кончает листок.
Но невозможно теперь ни сначала начать,
ни оборвать рассужденья медлительный срок.

Безвременье длится ночное, его не рассечь по часам.
Маятник тщетно стучит, шагов не расслышит никто.
И только ветер ведет рукою по волосам
кого-то, кто все стоит и стоит
в осеннем и темном пальто.

Я превращаюсь в зрение и слух,
И, растворяясь в снежных струях,
Душа над миром глухо торжествует,
Так и не выбрав одного из двух.

Прорвав сухую логику грамматик
И отрекаясь от постельных нег,
Она теперь свободна, как лунатик,
И всеобъемлюща, как первый снег.

Молчанье – снег. Гуляет фокус вьюги.
Я вижу сквозь него пустынный двор:
Пурга черти ́ т задумчивые кру ́ ги,
Латая белым полуночный вздор.

И я лечу – над городом, все выше,
В порывы ветра, в снег. И в свой черед
Метель идет, идет по крышам,
Сопровождая мой уход.

Я видел сон – таинственный цветок,
Не спящий по ночам, он так боится света,
Что вздрагивает всякий раз, когда комета
Пересекает времени поток.

Бессонниц пьется звездное вино
До света утра, до изнеможенья,
В беспамятстве усталости оно —
Небесной сферы головокруженье.

Я вновь причислен к тем, кому дано
Не вся, но всё – и гений-покровитель,
И снег, и дождь, летящие в окно,
В мою убогую обитель.

Гуляет ветер. Тяжек шаг ходьбы.
И лестниц вверх так изнурительны ступени.
О, острие труда! О, лезвие терпенья!
О, неподъемный шар судьбы…

Прохвачены ветром, пылают всю ночь
Сады, и о чем-то бормочет толмач.
Но спутанной речи не в силах помочь
Деревьев и листьев полуночный плач.

Дойдя до упора во вздоре ночном,
Бессмыслицы нити сведя к острию,
Я жизнь драгоценную там, за окном,
Во взгляде и вздохе листвы узнаю.

За строки мои, за зеркальную грань
Пусть отблеск наряда ее проскользнет.
Мелькнет и исчезнет в рассветную рань
Проснувшейся ласточки первый полет.

Бесценное бремя, из трепетных рук
Тебя выпускаю я, словно птенца, —
Как шорох одежды и голоса звук
Из тающей памяти, образ лица…

Но главный еще впереди разговор.
Зеленая жизнь, я разбужен тобой
И с детства затянут в отчаянный спор
Меж долгом, делами отцов и судьбой.

Один из нас, не помнящий родства,
Уйдет к пределам, зов которых вечен,
И внутренним разладом торжества
Печальный праздник будет наш отмечен.

Прощание и нас включает в круг
Иного, высшего неизмеримо братства,
И нам самим приоткрывает вдруг
И чувств, и мыслей тайные богатства.

Им речь дана, им вторит праздник наш.
Его конец – прекрасное забвенье:
Нам истина, увы, не суждена,
Но мы – присутствуем при откровенье.

Всю ночь листва шумит, а у ворот,
У входа в сад, – лишь утро чуть забрезжит,
Тебя мальчишество разбуженное ждет
И жизнь, как птицу, на ладони держит.

Тем обретая право на прямую речь,
В грамматику любви вникая еженощно,
Я мог бы тайный случай подстеречь
И описать его предельно точно.