«Отзвуки театра»
Роберт Шуман
«Блюз для птицы»
Оскар Питерсон и Диззи Гиллеспи
Зрячему зрителю — зряше ли? зря ли пляшу? —
И надзирателю — с оптикой в призрачном оке —
Этот театр на ладони я преподношу, —
Чем не вместилище действа, игры и мороки?
Игрище... зрелище... маленьких кукол вертеп...
Или судилище судеб под хор и вприсядку...
Точно любителю торта — монетку на хлеб,
Точно любителю омутов — старую кадку.
Впрочем, сочтемся, всего и не оговорить;
Что до условий — не мы выбираем, — но нас ли?
Милый читатель, все рампы на свете погасли,
В ночь на светило оконце пора отворить.
Милый читатель, пора надзирать нам и зреть,
Вместе дышать этим временем яви подлунной.
Ночь на приколе, и жизни осталось на треть,
Кожи шагреневой, некогда золоторунной.
Вот объявился — а мы не заметили... — час,
Новая эра настала — а мы проморгали.
Что до луны, то, конечно, и ей не до нас,
Ни основной, ни ее оборотной медали.
Падает занавес листьев — стоп-кадр затяжной,
Преодолеть предлагая и гордость, и робость
Зрячему зрителю — прочерк в графе именной —
И надзирателю — вместо фамилии пропуск —
Всем анонимам, готовым назваться за мной,
И имярекам театра по имени — глобус...
Наш шар крутящийся отчалил под музыку известных сфер от повседневнейшей секунды в моря магические мер... Какая музыка хлобыщет в проемы раковин ушных! Какие дурочки трепещут у тусклых лампочек ночных! По августам летает птичка, Моммина плачет у стола, а Джельсомина лошадь в бричку, фургон забросив, запрягла. Ладо, Нато, Котэ, Кето пошли к Годо играть в лото. Погоде свойственно быть ясной, когда у облака в тени вокруг Ремедиос Прекрасной парят четыре простыни. Еще бежит от космодрома ополоумевший верблюд, а — йо-хо-хо! — бутылку рома пятнадцать пьют и не допьют. И бьют часы пятнадцать раз: все спят у нас! все спят у нас! у нас — все дома. И, наплевав на нас вполне, твоя любовь летит ко мне, тебя забыв в глубоком сне на чьей-то койке; ау! — до третьих петухов... — ура! — до первых петухов... увы... — до энных петухов, — до птицы-тройки! Наш шар отчаливает, — брысь, знакомый берег! Наш шар отваливает ввысь, — привет вам, пеленг... Привет вам, длящимся пока, чтоб воплотиться, поющим в лётные века, — привет вам, птицы!
Заветною дорожкой —
то травы, то торосы, —
С танцоркой-хромоножкой
певец хриплоголосый.
Шоссейкой без названья —
то свей, а то бетонка, —
С певцом из Зачуланья танцорка-пошехонка.
Еще она споет нам, а он еще станцует,
Мазилы-холстомеры портреты с них срисуют.
За горы и долины — куда они? — куда-то! —
Хромая балерина с певцом своим хрипатым.
Танцорка шкандыбает, певец неровно дышит.
Его никто не видит,
ее никто не слышит.
И нам сказал спокойно капитан:
— Еще не вечер...
В. Высоцкий
Мост зависал над водой, как ему и положено
(«Сплошное «между»...»),
Соединял правое с левым — с берегом брег.
Один из многих мостов разновременных земных рек.
Мосты!.. струны... дуги... колоссы из-под опоки...
Прутики через потоки...
Деревенские мосты излук
И японские мосты разлук;
Мост короля Людовика Святого, донимающий
нас с весны,
Понтонные мосты войны
(Остальные она взрывала и жгла),
Космический мост, факирская веревочка
в неземные дела;
Мосты разведенные, надвое разломанные,
к небу воздевшие руки,
Мосты поворотные и бесповоротные,
берущие нас на поруки;
Единственно, ради чего стоило обращать
в столицу сей болотистый форпост:
Чтобы перекинуть через здешние стиксы
каждый ныне существующий мост!
Снизу рябь и катерочки, сверху чайка Джонатан; всех излечивают воды, как известный шарлатан... Если плохо вам реальность в ощущении дана, если вы давно не пьете, ибо проку нет с вина, если в свой давно не тянет ни в чужие города, — на мосту постойте: это панацея хоть куда! А сегодня вечер с солнцем, золотистых роз костер; через мост идет Актриса, а за ней бредет Актер: он забыл погладить брюки и почистить сапоги, он идет в карманы руки, видно с левой встал ноги; мимо бликов ряби водной на гранитном берегу, посреди весны холодной — улыбнись мне на бегу... — над нетающею льдиной под небесною канвой за актрисою Алиной в разлетайке меховой.
Читать дальше