Нина Кондратковская - Сердце-озеро

Как родную землю почитать,
Чтобы слов на ветер не кидать?
Чтобы стать перед ее лицом
Кровною родней, а не жильцом?
В детстве — теплым сердцем обнимать,
Как ребенок обнимает мать.
А когда нальется силой грудь,
Ей по-братски руку протянуть.
В материнской мудрой доброте
Телом заслонить ее в беде.
И, рубеж последний перейдя,
Вновь к земле приникнуть, как дитя…

Крутизна. Горючий камень. Грозы
Чиркают по скалам синим треском,
Градины стреляют, хлещут лозы…
Даже страхом поделиться не с кем.
А в потемках осмелели гады,
Из расщелин вылезли — и рады.
Наступи на хвост — вопьется жало,
И тогда уже пиши пропало, —
Ты — мертвец. Или живой — калека.
Ох, как надо встретить человека!
Руку в руку, по отвесным кручам,
По уступам, по камням горючим
Шаг, другой — и одолели б гору.
Ох, как нужен он в такую пору!

Творя добро, не взвешивай его,
Не измеряй объемы и масштабы:
Оно в твоих руках не для того,
Чтобы ладони превращались в лапы.
Не золото оно, не серебро,
Чтоб за него расплачивался
кто-то.
А при расчете —
где уж тут добро!
Все в мире зло от этого расчета.

Подберите черепок,
Отряхнув от пыли.
Пусть еще вам невдомек,
Как его лепили,
Как, вертя гончарный круг,
Жизнь его погнула вдруг,
Как в огне калила,
Что в горшке варила,
От каких житейских бурь
Вся потрескалась глазурь
И кому на счастье
Он разбит на части…
Подберите черепок…

Природа — самый безупречный мастер,
Постигший совершенство ремесла.
И все, что ей доступно и подвластно,
До высоты искусства вознесла.
И чудеса являть не перестала:
Ее творенья дивно хороши
И в диком зарождении кристалла,
И в мудром становлении души.

Человека мучил трудный сон:
Ситный хлеб пахучий видел он,
Даже ртом касался иногда —
человек был голоден тогда.
И в другую ночь он увидал:
В три обхвата камень он катал.
Докатить до полгоры хотя б!..
Человек отчаянно был слаб.
А потом увидел он е е:
Поливало солнце на жнивье.
Он метался, звал: — Иди ко мне!
А шаги заглохли на стерне.
Он проснулся. Сапоги надел.
День в окно рассеянно глядел
И в глазах его увидел боль,
На висках — беды великой соль.
Как нашел любовь он и еду,
Как вернулся к жизни и труду,
Вспоминает — и не вспомнит он.
А теперь — и счастлив, и силен
Он идет.
Идет и говорит:
— Был убит я?
Был. А недобит.
Отняли любовь?
А я — любил.
Взяли силы?
Я пошел без сил.
Хлеба недостало —
я стерпел.
Выжимали стон —
а я —
запел.

К многолюдью не спеши
Так бездумно и упорно:
Только для пустой души
Одиночество зазорно.
Тихий вечер не глуши
Болтовней смешной и вздорной —
Только для глухой души
Одиночество безмолвно.
Пыль в глаза не пороши,
В суете досуги пряча, —
Только для слепой души
Одиночество незряче.

Лазоревки! Вы снова прилетели
В кварталы к людям коротать метели,
Косить в окошки бусинками глаз
И ждать случайно помощи от нас.
И кто-то, равнодушный и неловкий,
Спугнет комочки радости с зимовки,
Но кто-то горстью крошек со стола
Себе добавит счастья и тепла.

Шевелится за окошком
Индевелый карагач,
По серебряным дорожкам
Бродит маленький скрипач.
Прижимает к подбородку
Скрипку тонкую свою
И тихонько тянет нотку,
Как прозрачную струю.
А смычок неутомимо
Все танцует у плеча,
Но проходят люди мимо
И не видят скрипача.
И не слышат, как запели,
Отрываясь от струны,
Предрассветные капели
Первым голосом весны.

Легкий пар накинул на ущелье
Рано утром шапку-невидимку.
Опушил черемушник метелью
Горную речушку-нелюдимку,
Громкую, в кремнистых перекатах,
Чистую, с размытою породой…
На корягах, мшистых и рогатых,
Обвисает ил мокробородый.
Жадно овцы хлюпают губами,
Вздрагивают мокрые коленки.
Унести с собою бы на память,
Да не на холсте и киноленте,
Не в стихах, а всю, как есть, картинку
В свежих красках, в горьких ароматах,
С этой горной речкой-невидимкой,
С этим говорком на перекатах…