Аркадий Казанский - «Играю словом…»

Все было в эти долги лета:
Любовь и горе, слезы, смех.
А Ленинград остался где-то
До Конаковских долгих вех.
И Катерина подрастала,
Мимозой пышной расцветала;
И подарила внука вдруг —
Родимых продолженье рук.
И с ним вернулись краски рая,
Смысл жизни постучался в грудь.
Отбрось сомнения и грусть,
Философом на мир взирая,
И ясно мы на жизнь глядим,
Я знаю, лишь, когда родим.

Серебряною, звонкой птицей;
Еловой веткой в Новый Год,
Раскатистою колесницей
Еще к нам молодость придет.
Бесовским огоньком ворвется,
Расплачется и улыбнется.
Она встречается с тобой
Искрящейся и молодой,
Залитой ярким лунным светом,
Омытой чистою водой.
Лоскутик неба голубой
Огнем и солнцем обогретый.
Тебе она напомнит вновь
О днях, когда пришла любовь.

Упасть. Расколоться на тысячи молний.
Грозой прогреметь среди душного лета.
Дождями, рыдая, озёра наполнить…
Сегодня я видел живого Поэта!

Живого поэта? Помилуйте, люди!
Поэтов так много — не счесть и в столетье.
На улице плюнь — на поэта и будет,
И всё прибывают. О чём же тут петь — то?

О чём говорить? Мир гудит голосами,
И каждый старается петь во всё горло.
Не буду я спорить. Послушайте сами,
Что я расскажу. Потерпите немного.

Вхожу. Электричка. Прокуренный воздух.
На улице праздник весенний и шумный.
Народ напирает, торопится. Отдых
Всех ждёт впереди, беззаботный, бездумный.

Сажусь на скамью. У окна старикашка
Смолит папиросу, небритый и грязный.
Журнал раскрываю на чьих — то стихах я,
Он смотрит на них пьяно скошенным глазом: —

Стихи? Почитаю Вам, если хотите.
Есенина? Блока? Кого — то из новых?
Иль Пушкина — первую строчку начните,
Я всё наизусть Вам, от слова до слова.

Несчастный старик! Ишь, успел нализаться!
Привяжется, так не отвяжешься скоро…
С усмешкой, желая скорей отвязаться: —
Простите, прочтите мне лучше Тагора.

Зачем же я так? На меня исподлобья
Глазами ребёнка лучистыми смотрит: —
Тагора я знаю, читал, но ни слова
Сказать не могу — не люблю инородных.

Я русской поэзии знаю шедевры,
А всех впереди ставлю Блока творенья.
Я ставлю его выше Пушкина — первым,
Есенина после — поэта деревни.

Есенина любите? Все запятые
Я знаю в стихах его. До основанья
Проник в его душу. Слова золотые
Скажу. А напротив — сынок сидит, Ваня.

Пожатье руки: — Закурить не найдётся?
Не куришь? Ну, ты молодец, как я вижу.
Ну, ладно, мужик, будь здоров, перебьётся
Без курева старый — сказал тот, и вышел.

На сына с отцом я гляжу, и не верю: —
На что пьян отец, а глаза молодые.
У сына глаза на столетье старее,
Как будто табачным подёрнуты дымом.

Зачем он тебя мужиком называет?
Какой ты мужик! Ты — умнейший из умных!
В поэзии вовсе он не понимает.
Вот сам он — мужик. Ты о нём так и думай.

Меня стариком не зовёт пусть, не надо.
Умру молодым. Да уже я и умер.
С тех пор не старею. Дар смерти — награда
Поэтам достойным и искренним думам.

Сейчас в этом мире один Евтушенко
Царит безраздельно. А если поэтов
По рангу сажать, за Рождественским следом,
Шеренгой пустые стоят табуреты.

Садись — приходи. Я сидел на каком — то,
Писал много очень, не зная пределов.
Но, раз оглянулся, назад, ненароком,
Где нет никого, и пропал. Перепелось.

В глазах странный свет, из души исходящий,
Две брови, как две мхом поросшие кочки…
И я, виновато, в душе: — Мир, входящий!
А вслух: — Прочитайте из Скифов две строчки.

Два слова. Ещё. И, так странно и нежно
В вагоне звучала поэзия Блока.
И, Скифов строфа, вздыбясь в вихре мятежном,
Тотчас старика превратила в пророка.

Звучали стихи. И, казаться вдруг стали,
Площадною бранью вокруг разговоры,
Гримасы на лицах звериным оскалом,
Пустыми глаза и безумными взоры.

Есенин звучал. Евтушенко мотивы,
Невиданной музыкой вдруг расколовшись…
Меня извини. Пьян сегодня я сильно.
Ты видел меня — не увидимся больше —

Сказал он, и вышел. А строчки остались,
Налитые страшной экспрессией чувства.
Он сердце раскрыл — и душа оторвалась,
И ввысь вознеслась чистой силой искусства.