Аркадий Казанский - «Играю словом…»

Сказала мне: — Как жаль, что нет конца
У повести «Египетские ночи».
Прими теперь от моего лица:
— Я расскажу, что Пушкин напророчил.
И знай, что эта повесть о тебе
И обо мне. А, впрочем, о судьбе.

А. С. Пушкин:

Чертог сиял. Гремели хором
Певцы при звуке флейт и лир.
Царица голосом и взором
Свой пышный оживляла пир;
Сердца неслись к ее престолу,
Но вдруг над чашей золотой
Она задумалась и долу
Поникла дивною главой.
И пышный пир как будто дремлет,
Безмолвны гости. Хор молчит.
Но вновь она чело подъемлет
И с видом ясным говорит:
— В моей любви для вас блаженство?
Блаженство можно вам купить…
Внемлите ж мне: могу равенство
Меж нами я восстановить.
Кто к торгу страстному приступит?
Свою любовь я продаю;
Скажите: кто меж вами купит
Ценою жизни ночь мою? —

— Клянусь, о, матерь наслаждений
Тебе неслыханно служу,
На ложе страстных искушений
Простой наемницей всхожу.
Внемли же, мощная Киприда,
И вы, подземные цари,
О, боги грозного Аида,
Клянусь — до утренней зари
Моих властителей желанья
Я сладострастно утомлю,
И всеми тайнами лобзанья,
И дивной негой утолю;
Но только утренней порфирой
Аврора вечная блеснет,
Клянусь — под смертною секирой
Глава счастливцев отпадет.

Рекла — и ужас всех объемлет
И страстью дрогнули сердца…
Она смущенный ропот внемлет
С холодной дерзостью лица,
И взор презрительный обводит
Кругом поклонников своих…
Вдруг из толпы один выходит,
Вослед за ним и два других.
Смела их поступь; ясны очи;
Навстречу им она встает;
Свершилось; куплены три ночи,
И ложе смерти их зовет.

Благословенные жрецами
Теперь из урны роковой
Пред неподвижными гостями
Выходят жребии чредой.

И первый — Флавий, воин смелый
В дружинах римских поседелый,
Снести не мог он от жены
Высокомерного презренья;
Он принял вызов наслажденья,
Как принимал во дни войны
Он вызов ярого сраженья.
За ним — Критон, младой мудрец,
Рожденный в рощах Эпикура,
Критон, поклонник и певец
Харит, Киприды и Амура…
Любезный сердцу и очам,
Как вешний цвет едва развитый,
Последний имени векам
Не передал. Его ланиты
Пух первый нежно отенял;
Восторг в очах его сиял;
Страстей неопытная сила
Кипела в сердце молодом…
И с умилением на нем
Царица взор остановила.

И вот уже сокрылся день
Восходит месяц златорогий,
Александрийские чертоги
Покрыла сладостная тень.
Фонтаны бьют, горят лампады,
Курится легкий фимиам.
И сладострастные прохлады
Земным готовятся богам.
В роскошном, сумрачном покое
Средь обольстительных чудес,
Под сенью пурпурных завес
Блистает ложе золотое.

А. А. Казанский:

Вот входит Флавий. Он спокоен.
Презрительный и твердый взгляд.
Так, победивший в битве, воин
В нетронутый приходит сад,
Что дан ему на разграбленье
На ночь одну, а завтра — бой!
Взирает он на пляски, пенье;
Всего не унести с собой.
В азарт победной суеты,
Едва насытившись любовью,
Как часто женщин животы
Он вспарывал, пьянея кровью;
Как будто страшный хищный зверь,
Что пищу чувствует по следу.
Все битвы в прошлом. Он теперь
Спокоен, одержав победу.

Царица перед ним стоит
Так соблазнительно прекрасна.
Одежда стан ее бежит,
Как легкий пух под ветром страстным.
Покорна и нежна с собой
Его ведет к последней тризне.
Но, что от женщины земной
Не видел Флавий в этой жизни?
Едва внимая пира шум,
Слегка склоняясь к чаше полной,
Не внемлет он высоких дум,
И не разводит страсти волны.

Вкусив достаточно чудес,
И на красоты надивившись,
На ложе, под пурпур завес
С царицей Флавий, удалившись,
Своею опытной рукой
Одежды легкие срывает;
Влеком бестрепетной судьбой,
Он прелести ее ласкает.
И долго, с силою большой,
Как равные, сплетясь в объятьях.
И, отдаваясь всей душой,
Смывали с тел они проклятья.