Владимир Лизичев - Первые стихи

Постарел октябрь, осень поздняя,
Он дождями полон и холодом,
С каждым новым днём всё морознее,
Всё темнее тучи над городом.

А октябрь хмур, он листвою рыж,
Краски смешаны мироздания,
Он стаккато бьёт по железу крыш,
В грустной музыке увядания.

Маята в душе, ночь бессонная,
Не прогнать никак, мысли роятся,
Это просто грусть непогодная,
Ветром северным, в окна ломится.

В лето тёплое смыться хочется,
Хоть и шли дожди стопудовые.
Только вечером ливень кончится,
А с утра опять хлещут новые.

Впереди ноябрь — студень прозванный,
Заметёт дороги по зимнему.
Мне бы птицей взмыть чайкой розовой,
Улететь зимой к морю синему.

В тёплом свитере, в доме холодно.
Наложу коту в миску Вискаса,
Утолив наглец чувство голода
Тот залез на стол, смотрит искоса.

За окном ветра дружат с осенью
Подметают двор вместо дворника
Беломор курю папиросину
Кот на плоскости подоконника.

На душе скребут кошки серые,
Это просто мир крутит — вертится
Полоса уже скоро белая
Всё наладится, всё изменится.

Звенела сталь, клинки с бронёй схлестнулись,
Мечи и пики рвали мышцы тел.
Их тысячи, что кровью захлебнулись,
Но выжить каждый в рубке той хотел.

Голубоглазый русич, отрок юный
Лежал убит, кочевника стрелой,
Кровь протекла на вышитые руны
И в них стал красным крестик голубой.

А на лице ещё жила улыбка,
С которой, принял воин смерть свою
И амулет — серебряная рыбка
Не защитила воина в бою.
***
Бородино. На поле страшной брани
Смешались люди, кони, здесь был ад.
Гремели взрывы, был смертельно ранен
Артиллерист лейб-гвардии солдат.

Но прежде чем душа покинет тело
Он улыбнулся весело и зло —
Смерть не страшна, коли ты пал за дело
За мать Россию, за своё село.

Он был расстрелян немцами в июле,
Год сорок первый, комиссар полка,
Пробили тело три фашистских пули.
Он улыбался, видя смерть близка.

И в первый раз непобедимый немец,
Что был готов поработить весь свет —
«Всем нам конец подумал чужеземец,
Для них нет смерти, страха её нет».

Занятий день на полигоне в мае —
«Метанье наступательных гранат»
Солдат в окопе место занимает
И рядом с ним страхующим — комбат.

Боец уставший, в маскхалате, трусил.
Он рычагом завязку зацепил,
Щелчок, в руке чеки на пальце усик,
Гранату вниз, под ноги уронил.

За те секунды, что прошли до взрыва
Комбат солдата вверх пихал, сопел
И прежде чем взрывной волной накрыло
Он улыбнуться солнышку успел.

А жить хотелось, знать судьба не та
Раз, два… четыре, взрыв и темнота.

Так и лежал потом в солдатском клубе
С улыбкой вечной на сухом лице
Солдатик жив, был полчаса в отрубе
Очнулся сразу — «Как там офицер?».

С комиссией из округа к нам в полк
Приехал очень грозный генерал.
В разносах только зная некий толк,
По плацу бегал и на всех орал.

Он с войск сбежал и не был на войне,
В штабах служил, с солдатом есть чурался.
В строю заметил зорко, в глубине,
Стоял старлей и нагло улыбался.

Потом был крик и шум и суета
Он пригрозил — «Старлей будет уволен»!
А тот стоял святая простата,
И по всему видать был всем доволен.

Старлей тот ныне знатный генерал.
Курсанта внука учит — «Ты старайся
Терпеть невзгоды, если враг напал…
Назло всему ты русский — улыбайся!!!».

День суетится, в делах и заботах,
Ломаным ритмом, обилием встреч,
В кем-то для нас, установленных квотах,
Рамках и правил, желаний и мечт.

Некогда. Времени нет оглянуться,
Каждый несётся в своей колее,
Чтобы однажды застрять и очнуться,
Будто родиться опять на Земле.

Плюнуть на всё, надоело, усталость
Прессом сдавила зажатую грудь.
Нужно всего-то, так самую малость —
На выходные в деревню махнуть.

Видеть небес голубое безумство,
Речки прозрачную рябь поутру,
Летних цветов позабытое буйство,
Чьи лепестки шелестят на ветру.

Где в незабудках лесные поляны,
Синий ковёр васильков на лугу.
Зимние ягоды горькие, пьяные,
В гроздьях рябины на белом снегу.