Анна Крещановская - Беги, девочка, беги…

Вечерним солнцем и снегом первым,
И тем, что выпадет мне чуть позже.
Заплатка крепко сидит на нервах:
Я на высотке стою, я до дрожи

Боюсь сорваться. Но шаг мой в бездну,
И я опять отрываюсь от жизни.
И будь я чуточку бесполезней,
Портной оставил бы мне на нижнем

Апартаменты. Но снова кверху
Меня кидает, как на качелях.
Я заслоняю собой прореху,
Пока другой не созрел в купели.

Небо затянуто болотной тиной,
Снег вперемежку с дождём.
Октябрь и душа моя стали едины,
Как мир с краснокожим вождём,
Заснувшим, накрывшись болотистым небом.

Лишь изредка пяткой дразня,
Через прореху потворствует свету
Сын многоликого дня.

Пустота в душе.
Такие вот дела.
Просто плюнули и прожгли.
Я как будто не живу, умерла.
Да и как с такой дырою…
Дожди
Сквозь меня, сквозь бесплодный грунт,
Не расти здесь траве по весне.
Но, быть может, я устрою бунт,
Истребив пустоту в глубине
Своих мыслей, впитавших плевок.

…Сквозь меня пролетит птичий клин.
Вот тогда, сделав дерзкий рывок,
Я за стаей отправлюсь к своим.

Собирайся в путь, моя девочка,
Тебя ждут чудеса в решете:
Или яблоко по тарелочке,
Или света луч в темноте.

В Чаше Мира всё было видано,
А теперь собирайся в путь.
Ты давно уж невеста на выданье,
Только в этом не вся твоя суть.

Ты же знаешь, что предначертано,
Тебе снятся ясные сны.
Пусть вокруг хороводят черти, но
Слишком пресны они и скучны

Для тебя, рыжим солнцем взошедшая
На престол своей жизни. Свети.
Для кого-то ты сумасшедшая,
Для кого-то отрада в пути.

А по небу такие облака…
Так и манит разбежаться — и влёт.
Но меня держит мамы рука,
Она мне улететь не даёт
Навсегда, в облака, где покой.
Даже ветер там ластится как
Верный пёс.

Моя мама рукой
Разгоняет сгустившийся мрак.

Сегодня небо подобно молочному киселю:
Густое, вязкое и невероятно сладкое.
Слушают Моцарта и лакомятся небом в раю
Ангелы. Они на лакомство очень уж падкие.
Пожалуй, это единственная их страсть,
За эту слабость их даже люди не осудят.

А я ловлю губами снежинки и наедаюсь ими всласть.
Люди проходят мимо, смеются и, наверное, любят
Меня за то, что я осуществляю их мечту.
Каждый мечтает наесться снежинок досыта,
Каждый мечтает ловить их, открыв рот, на лету…

Ангелы едят небо и слушают Моцарта.

Не случилось этой любви,
И звезда на небе не вспыхнула.
Может быть, если б ей помогли…
Но не стоит об этом. Выхлопы
Бранных слов ей вдогонку неслись.
Их стерпела, тоскливо присела
На подмостки, где множество лиц
Всё пытались в усердии смелом
Проиграть в скверной драме любовь.
Зритель хлопал и даже сморкался
Потихоньку в платочек, и вновь
Умилялся игре, умилялся…

А за окнами снова зима,
Сумрак, снег и крепкий мороз.
Стынут лужи ноябрьских слёз
И всё ярче сверкает луна.

Мне бы только не спятить с ума
В своём вое от вечной тоски,
Когда душу рвёт на куски
Новоявленная зима.

Я рыжая чайка, летящая берегом моря.
Мне солнце окрасило перья в червонный колор,
Когда я с товарками буднично, матерно споря,
Взметнулась орлицей к светилу, не пряча свой взор.

О, как я торжественно, в небе купаясь, стремилась
Удрать от уклада, причалить к иным берегам.
Я солнцу сестрица, — так мне бесхитростно мнилось, —
А, значит, единокровна и прочим богам.

Мне солнце при встрече, безжалостно перья целуя,
Открыло объятья, забрызгав сусалем глаза.
В экстазе я пела, кричала, смеялась, жила! — Аллилуйя! —
И познавала в феерии света все чудеса.

И вот, ослеплённая счастьем от пламенной встречи,
С подпалиной в перьях и с чистой, открытой душой,
Я берегом моря лечу, сохранив этот опыт навечно:
Гореть, но лететь за своей сумасшедшей мечтой.