Бертольд Брехт - Стихотворения. Рассказы. Пьесы

Мария Зандерс, волосы твоего возлюбленного слишком темны.
Уж лучше сегодня не будь с ним такой,
Какой ты была вчера.
   «В предместьях говядина дорожает ,
   Барабанные шкуры — в клочья!
   О господи, то, что они замышляют,
   Случится нынешней ночью».

Мама, дай мне ключ.
Не так уж все это страшно:
Луна как луна!
   «В предместьях говядина дорожает ,
   Барабанные шкуры — в клочья!
   О господи, то, что они замышляют ,
   Случится нынешней ночью».

В девять утра
Ее провезли по городу
В ночной рубашке, с доской на груди,
Остриженную наголо.
Улица ревела. Мария
Глядела холодно.
   «Дорожают в предместье говяжьи туши .
   Гитлер и Штрайхер шагают к славе. {72} 72 Гитлер и Штрайхер шагают к славе. — Юлпус Штрайхер, впоследствии повешенный по приговору Международного трибунала, был редактором газеты «Штурмовик» и видным нацистом, в особенности известным своей погромной антисемитской пропагандой.
   О боже, когда б мы имели уши ,
   Мы знали бы, что они сделают с нами».

Осекские вдовы в черном тряпье
В Прагу пришли в печали:
— Снизойдите, люди, к нашей судьбе!
Наши дети не кормлены. Горе в семье.
Их отцы в ваших шахтах пропали.
— Как, — спросили пражские господа, —
Осекским поможем вдовам?

Осекские вдовы в черном тряпье
Подошли к полицейским солдатам:
— Снизойдите, люди, к нашей судьбе!
Наши дети не кормлены. Горе в семье… —
Но солдаты подняли приклады.
— Так, — сказали солдаты, — и только так
Осекским поможем вдовам.

Осекские вдовы в черном тряпье
Наконец прорвались в парламент:
— Снизойдите, люди, к нашей судьбе!
Наши дети не кормлены. Горе в семье. —
И парламент во весь регламент
Начал прения: — Как, депутаты, как
Осекским поможем вдовам?

Осекские вдовы во вдовьем тряпье
Под открытым остались небом.
Но ведь кто-то же должен в Праге помочь?
Осыпала ноябрьская хмурая ночь
Вдов холодным и мокрым снегом.
Хлопья снега тихо шептали: — Так
Осекским поможем вдовам.

«Я умею летать, епископ,
Посмотри, как я летаю», —
Портной попу сказал.
И полез он все выше и выше,
И на самой церковной крыше
Он себе большие крылья привязал.
  «Все это враки, дети,
  Нечего тут толпиться.
  Человек летать не может,
  Человек не птица», —
  Так епископ ответил.

«Портной отдал богу душу», —
Сказали епископу люди. —
Погиб чудак портной.
Развалились крылья на перья,
Он лежит под церковной дверью
На холодной жесткой мостовой.
  Епископ сказал: «Мы будем
  В колокол бить и молиться.
  Человек летать не может,
  Человек не птица», —
  Сказал епископ людям.

Среди двора она росла,
Она была совсем мала.
Вокруг нее ограда,
Ее давить не надо!

Она растет который год,
А все никак не подрастет.
Ах, невозможно это
Без солнечного света!

Как, это слива? Что за диво!
Плодов и не бывало там.
Но то, что это все же слива,
Заметно по листам.

Мой брат был храбрый летчик.
Пришел ему вызов вдруг.
Собрал он быстро чемодан.
И укатил на юг {74} 74 Мой брат был храбрый летчик (стр. 181). — …и укатил на юг . — Подразумевается итало-германская фашистская интервенция в Испании в 1930–1939 годах. .

Мой брат — завоеватель.
В стране у нас теснота.
Чужой страны захватить кусок —
Старинная наша мечта.

И брат захватил геройски
Кусок чужой страны:
Длины в том куске метр семьдесят пять
И метр пятьдесят глубины.