Татьяна Иванова - Я верю в вечность

Могучую он силу обретет,

Ты станешь на пути его, и вот

Не дрогнет парня крепкая рука…

Монарху весть — отравленное зелье,

Подобной участи не вверишь и врагу.

— Данае девственной остаться помогу,

Отныне жить ей в темном подземелье…

Царя и Эвридики хмуры лица.

Что за судьба у дочери теперь:

Мрак медных стен и сомкнутая дверь,

И на подушке веточка маквиса.

Печальный холод душу обвевает.

Лишь злобный блеск в унылых зеркалах,

И тени мрачные, что прячутся в углах —

Таков обзор теперь для глаз Данаи.

Нет, нет, не плачет, слез давно уж нет.

Она смирилась с тяжестью доноса,

А от видений мрачного Гипноса

В окне не ищет больше солнца свет.

Темницу строил будто сам Аид,

Что склеп угрюмый для живой Данаи,

Лишь мышь-норушка под полом играет,

Да слышно пение вдали Океанид.

Так день за днем потоком бесконечным

Несчастная царевна прозябает,

То стену отрешенно созерцает,

То улыбается и думает о вечном.

Но вот однажды ночью или днем,

Ведь в полумраке ровен час загадке,

Услышала Даная голос сладкий,

И светлый луч прорвался в ее дом.

Резвился Мом насмешливой игрой,

Взирала Эос в темные палаты,

И вдруг по стенам лучезарным златом

Пролил дождинок разноцветный рой.

То был не фарс, не детская забава,

И не обман, что, подразнив, исчез.

Перед Данаей величавый Зевс

Возник, и так промолвил свое слово:

— Пленен твоей блестящей красотой,

Мне образ твой давно уж сон являет,

Пришел к тебе с любовью я, Даная,

Чтоб насладится радостью с тобой.

И нежность губ рисует мне Фантасий,

Изгибы тела в этом скромном платье,

Поверь и утони в моих объятьях,

Давай сольемся мы с тобой в экстазе…

И трое суток в этом мрачном месте

Царил лишь Эрос непристойно, откровенно,

И Зевс любил Данаю незабвенно,

И влажный Нот дарил им свои песни…

Когда встречает утро Афродита,

Лаская гребешком каскад волос,

Струится под горой Ахелоос,

И рыбы плещутся, являя ее свиту.

И зреет в поле сочное зерно,

В вершине Тайгета в тиши парит орел,

Прозрачный воздух обволакивает дол,

А в подземелье сыро и темно.

Не спит Даная, пасмурное мненье

Кружит в девичьей юной голове,

Зачем перечить справедливой ей молве,

Что близок, близок час деторожденья.

И вот настал. Мучительные чувства

Подобны скорому падению в Тартар.

Пронзает боль, внутри горит пожар,

Вот он, финал невольного распутства.

— Прости меня великодушно, Гера,

Ведь не со зла бросалась в этот грех,

Не знала я, в чем следствие утех,

Ну, облегчи страданья, знай же меру! —

Невыносимы, тягостны мгновенья,

Даная кличет в помощь Божества,

Нет, не надеется на силу колдовства,

А просто грезит, грезит пробужденья.

Но не спешат цветущие Анфеи,

Стон роженицы тонет в небесах —

Забытый голос в призрачных мирах,

И на окне лишь бабочка Психея.

Хроносом дарен был короткий миг,

Что муку в счастье превратил, как подобает,

Последний вопль истерзанной Данаи —

И взвился к небу звонкий детский крик…

Когда заранее расставлены все точки,

Когда Тихе нет места при луне,

Акрисий с яростью приносит в дар волне

Младенца внука и свою родную дочку…

Пронзая моря Ионического мглу,

В упряжке белых длинногривых лошадей

Бог Гиппий правит оглушительность затей,

Сбивая в пыль прибрежную скалу.

Он раздувает ветер штормовой,

Тритонов стаю с шумом распугав,

И мчится дальше, так и не узнав,

Что скрыто в ящике, качаемом волной?

А там без воздуха и света излученья,

Страдают бедные Даная и Персей,

Нет в их тюрьме ни окон, ни дверей,

И только вечное бессмысленное бденье.

Их жажда мучает, и голод их терзает,

В коробке тесно, места нет движенью,

— Терпи, сынок, в том наше искупленье,

Такая доля наша непростая.

— А почему? — вдруг робкий голосок, —

Чем заслужили мы такие меры?

— Молчи, родной, а то услышат Керы,

И сократят нам в этой жизни срок.

Пускай Эреб не тронет светлый лик,

Мегера твое сердце не смутит,

Держи достойный, величавый вид,

Ты — Зевса сын, а, значит, ты велик…

Уже надежды превратились в прах,

Спасенья нет, конец не за горою,

И лишь иллюзия, гонимая мечтою,

Незримо теплится в измученных телах…

Прибрежный ветер берег обдувает,

Струей соленой здравствуя рассвет,

И моряков хранитель Меликерт

Уставшим путникам дорогу освещает.