На лестнице
Чтоб мне сказать
И что же?
О как же это на тебя похоже
Разбить две жизни жалкой парой слов
И всё забыть лишь миг спустя готов
Ты мне сказал
Евгений
Ты сказал мне
Ты мне сказал что вместе мы б с тобою
Скучали только
Больше ничего
Прочёл Евгений, в памяти его
Воскресли те слова…
Которые и вспомнил-то едва.
Но он себя увидел наконец
Со стороны: самонадеянный юнец,
солиден, точно оперный певец
На сцене; он блестящ, и ложи блещут,
И публика наивно рукоплещет,
И некуда деваться от улыбок…
Воспел малыш серьёзно, без ошибок,
Тщету взаимного влечения сердец.
О бас-профундо, молодой да ранний,
В семнадцать лет презревший все желанья,
Ты – это – ей – сказал?
Твоя печаль.
И всё ж… Как глупо.
Как нелепо.
И – как жаль…
«Ты мне писала, Татьяна. Нет смысла отпираться. Ты написала мне. И твоё послание, кстати сказать, весьма небезынтересное.
В нём есть некое подобие чувства ритма, определённая поэтичность, и это не могло мне не понравиться. Представь, я даже немного тронут. Ты знаешь, что я тебя люблю. Ты для меня – как сестра. Может быть даже… даже немного больше. В конце концов, нам хорошо друг с другом, и будь я настроен на поиски кого-нибудь – окей, я дождался бы, пока ты подрастёшь, но и тут мечтал бы о том, чтобы разделить с тобою мгновения нежности без особых затруднений. Почему бы и нет?
Но наш случай иной. Моё положение не располагает к привязанности. Я редко думаю о подобных вещах. Это не очень интересует меня. Сама увидишь, когда переживёшь разные романы, как их пережил я. Сперва это интересно, но быстро наскучивает. И тобой овладевает хандра . Даже будь я влюблён в тебя, всё равно в конце концов я бы заскучал.
Мы бы заскучали.
Татьяна, вместе нам было бы скучно.
Должно быть, грустно говорить такое, но это правда. Я еще не нашёл универсального лекарства от бытия, но подозреваю, что если оно и есть, то любовь не входит в рецепт его приготовления. Надеюсь, ты не обидишься, если я тебе скажу, что ты ещё девчонка и поэтому я знаю, а ты нет, на что не способна любовь. Даже если твои чувства действительно таковы, как ты думаешь. Невозможно вот так ни с того ни с сего влюбиться, увидев чьё-то лицо в саду.
Благодарю тебя за твоё послание. Но любовь не то, чем она тебе кажется. Тоска всё это зелёная…
Нам было бы скучно вместе».
Дурацкий переходный возраст.
Какие все тогда козлы.
Нет. Не все. Не они. Татьяна и Ленский – нет.
Дураком-то был один я.
Ленский был влюблён
и тем самым прав
Татьяна была влюблена
и тем самым права
Они были взрослыми.
А я чист как белый бумажный лист,
Безупречно недосягаем для чувств,
Я-то и был всего лишь обыкновенным дурнем.
Ленский и Татьяна понимали всё.
Я считал их наивными,
А наивным – наивным был я сам,
Я, любивший вас всех, даже если вы бывали виноваты и казались ничтожествами,
И я, не любивший никого и так отчаянно нуждавшийся хоть в чьей-нибудь любви,
Я отталкивал их всех. Я позволял им бросать меня.
О Ленский,
О Татьяна,
Оказывается, вы-то всегда понимали это.
Что значит зрелость?
Если это действительно зрелость:
когда хрупкий росток пробивается из-под сухих комьев земли —
ему нелегко, и ему не до красоты, —
а я – каким же я был дураком!
Ведь они так старались сделать меня лучше.
Всего семнадцать лет мне было – и откуда
серьёзность принципов?
И что мне помешало
склониться к ней, её поцеловать,
с мечтами Ленского охотно согласиться,
в них самому уверовать тогда?
Будь Ленский жив, его бы рассмешило,
что говорю теперь я сам с собою,
как он… и так же просто, без прикрас,
немного грубовато…
Ленский, Ленский,
дай мне твоих душевных сил немного,
скажи же мне ты, как чревовещатель,
что написать Татьяне… и посмейся
ты от души над тощими моими
теориями, принципами, – хочешь?
Уж лучше так, чем слепо верить в то,
что прав всегда я и во всём тогда был…
О парочка учёных идиотов,
зачем вы верили в мои нравоученья?
Я Ты можешь лириком быть, если в настроении!
Ну что ж, поговорим о Ленском.
ЕВГЕНИЙ Наверное, я просто повзрослел.
Но помоги же мне.
Что делать? Что сказать ей?
Читать дальше