Инна Кабыш - Мама мыла раму

Что от любви и от плакатов
свободна, как сказал поэт,
от ползунков и автоматов
(и жаль, что от тетрадей — нет).

Что так спокойно и смиренно
я день за днем смотрю вперед.
Теперь я знаю: тело бренно,
и все бреннее каждый год.

И я могу не быть красивой —
другим оставлю этот крест.
А в отношениях с Россией —
она теперь меня не съест.

И что мне все на свете храмы,
когда чем дальше, тем ясней:
я скоро стану старше мамы,
я скоро буду вместе с ней.

И хорошо, что стали дети
и выше, и умней меня.
И так прекрасно жить на свете —
и день прекрасней ото дня.

Господи,
если захочешь взять,
то не бери частями:
раз у меня забираешь мать —
всю забирай,
с костями!

Ты ведь любого страшней огня,
так забирай помногу:
лучше возьми у меня — меня
всю —
не дитя,
не ногу.

Или весь мир у меня возьми —
с розами и цикутой, —
или со всеми оставь детьми.
Слышишь,
не перепутай!..

Постою я над папой с мамой,
над могильным холмом, точней,
над невидимой миру ямой —
ох, и тесно же будет в ней!

Впрочем, спали же мы все трое
в том бараке и той зимой
в той стране и при том, брат, строе,
что не верится и самой.

Так что все уже это было
и не страшно совсем почти:
ну, подумаешь, ну, могила —
утром снова в детсад идти.

Вдруг я вспомнила старую дачу,
свои слезы над телом Христа.
Я теперь о Христе не заплачу
поумнела — и стала не та.

И, привыкшая к виду распятья,
машинально поставлю свечу.
В детстве плакала на день раз пять я
нынче я, словно камень, молчу.

Но однажды, бродя по музею
с неизменною жвачкой во рту,
на богов и богинь поглазею
и внезапно наткнусь на «Пьету».

И зайдусь незаметно слезами
над поникшей Его головой:
вот ведь мальчик совсем,
как мой Саня.
И из каменной стану живой.

А это август близится к Успению
и каждый лист висит на волоске.
Но я теперь не мучаюсь, успею ли,
как я когда-то мучилась в тоске.

Теперь я знаю: всё на свете правильно:
мы все умрем и с нами — Божья мать.
Я утром встала и кровать заправила,
как в детстве научили заправлять.

Идет бычок по досточке, качается —
уже лет сто ходить ему не лень.
Но всё на свете вовремя кончается,
как школьные каникулы: день в день.

Даже осень — худшее на свете —
мы теперь с тобой переживем.
Дальше всё уходят наши дети —
скоро мы останемся вдвоем.

Что прошло, и вправду стало мило:
жизнь, она не так уж и мала.
Ну по крайней мере мне хватило,
чтобы переделать все дела.

Пусть дожди осенние стучатся,
ни стирать не нужно, ни сушить:
нам осталось только обвенчаться.
Но и с этим некуда спешить.

Какая русская погода —
почти забытая зима.
Обещанного ждут три года —
жду шесть
и не сошла с ума.
Мне ожиданье как работа,
как жизнь,
как смерть,
как первый бал…
Я научилась ждать без счета:
ты ничего не обещал.

Кому — война, кому-то мать родна:
точней не скажешь. Так же и разлука.
Она кому-то крест, кому-то мука,
а мне звезда и свет в окне — она.
И каждый день, вставая поутру,
я вижу смысл во всем: и в том, и в этом,
поскольку,
даже если я умру,
ты возвратишься.
Не зимой, так летом.

С каждым годом, с каждым твоим уходом,
мой хороший,
все меньше пустеет вокруг земля,
наполняясь родным и не очень родным народом
от двери —
через двор —
до Кремля —
уходя в поля.

Даже просто взглянуть, не покажется мало,
а ему от меня что-то до смерти нужно —
сейчас и здесь,
и что делать, когда я в упор его не видала —
ты мне всех заслонял —
а теперь его вижу весь.

Ну, одна на весь мир я натку полотна им,
ну, им пир приготовлю на весь христианский мир:
проходили, читали, сдавали, знаем —
это лепта моя, или, как его там, статир.