Леонид Оливсон - Осколки зеркала моей взрослой жизни

Имели деньги мы порой от быстрой распродажи.
И тут для всей семьи она была весьма щедра:
Помимо купли вещевой для выезда поклажи,
Она, как мать – душой ко всем была всегда добра.

Шутила. Вспоминала свою юность и смеялась.
Ярона шутки могла слушать без конца [6].
С ним, с мужем, в поезде в купе вагона повстречалась
И вспоминала, как он хотел им купить рыбца.

Как в юности она хотела в оперетте петь –
Отец узнал и, посмеявшись, приказал: «Не сметь!»,
Затем спросил уже серьезно так: «Ты ж не кокетка?»,
И заключил: «Не быть в семье еврейской шансонетке».

Могу я вспомнить другие смешные эпизоды:
Когда «спидолу» слушая, все мы собирались,
И как ложились дружно, тихо мы на пол, – в те годы
Любые новости лишь оттуда появлялись.

Готовила она премного и всегда отменно,
И от души меня и всех любила угощать:
«Покушай эту рыбу в маринаде непременно,
Я гарантирую при всех – ты не умрешь, мой зять».

В Нью-Йорк приехав, вначале задумала она
Открыть когда-нибудь поблизости пекарню где-то.
Но нервотрепка от отказов силы забрала,
И сладкие ее мечты тогда канули в Лету.

Красиво, замечательной жизнью прожила она
Немного лет счастливых с ее любимым мужем.
Во всех делах – и в горе и в радости – была верна.
Брак во второй раз, а ведь могла, – ей был не нужен.

А внуков как лелеяла, без памяти любила –
Какая же недюжинная была в ней сила!
Тут «на два фронта» часто, не ленившись, как могла –
Как настоящая пчела над улеем кружила.

Но вот последние пять лет она болела.
На внуков глядя, говорила, что: «сожалеет,
Что вряд ли побывать на свадьбах их успеет».
В воспоминаниях прошлых ее душа кипела.

В войну в совхозе, будучи старшим товароведом,
По карточкам пайки она вспомоществовала:
Сиротам, втихаря, их без карточек давала –
От мицвы все ее лицо горело добрым светом.

Жила всю свою жизнь с еврейскими заветами:
Она давала цдоки в нашу синагогу бедным;
На кладбище бывала, где устраивала с нами
Дань уважения; давала всем больным, согбенным…

Ее мы вспоминаем пред мужем непорочной:
Ушли от нас Вы безвозвратно быстро в мир иной,
Для всех из нас остались Вы божественно любимой –
С душой такою юной, нравственно неповторимой.

Моя жена, в тебе нашел я друга!
Ты – сорок лет мне верная подруга.
Я счастлив, что это сказать могу.
Ты знаешь то, что нужно к очагу.

Как мне тебя вознаградить – не знаю?
За сыном ходишь часто ты, борзая.
А он, мой сын, добрейшая душа:
Живет, как божий ангел – не греша.

Ты направляешь его в русло жизни:
Ведь ты в еврействе воспитана была.
Ты на молитвах дедушки взросла.
Не получается порой – не кисни.

Он ропщет на тебя, хоть понимает.
Зато не лжет и не из попрошаек.
А ты его пытайся убедить
Как надо правильно, умело жить.

Не каждый может для своих ребят
Так опуститься у жены до пят,
Сказав: «Я восхищен и горд тобою –
Любимой умною моей женою!».

Вы были дивным украшением стола
В печальном облачении с гостями.
И взгляд Ваш был, как неприступная скала,
Хоть сколько не ходи вокруг кругами.

Ваша одежда, не похожая на всех,
Спина прямая с тонким станом сзади…
Крутилося вокруг Вас много непосед:
Что тайное мелькало в Вашем взгляде?

Мне так хотелось почему-то Вас украсть,
Чтобы виденьем Вашим насладиться.
На миг во мне безумная родилась страсть –
Чтоб были в вечер Вы моей жар-птицей!

Я был уже готов шагнуть, поверьте мне!
Когда еще придется вновь восхититься.
Быть может, я бы вызвал в Вашем сердце гнев…
Но я готов к Вашим стопам склониться.

Жаль, что знакомство наше не состоялось…
Я так хотел бы еще раз увидеть Вас!
Я не желал бы чтоб так все и осталось:
Вы в моем сердце – видение, мираж…

В Российских СМИ все чаще
публикуются теперь картины
Очередных жестоких, новых фактов жуткой «дедовщины».
Кто помнит бесчисленные случаи, что бывали раньше?
Но остро встал этот вопрос сейчас –
что с этим делать дальше?