Саша Черный - Два века о любви

Над крышей гудят провода телефона…

Довольно, бессмысленный шум!

Сегодня опять не пришла моя донна,

Другой не завел я – ворона, ворона!

Сижу, одинок и угрюм.

А так соблазнительно в теплые лапки

Уткнуться губами, дрожа,

И слушать, как шелково-мягкие тряпки

Шуршат, словно листьев осенних охапки

Под мягкою рысью ежа.

Одна ли, другая – не всё ли равно ли?

В ладонях утонут зрачки —

Нет Гали, ни Нелли, ни Милы, ни Оли,

Лишь теплые лапки, и ласковость боли,

И сердца глухие толчки…

Пришла блондинка-девушка в военный лазарет,

Спросила у привратника: «Где здесь Петров, корнет?»

Взбежал солдат по лестнице, оправивши шинель:

«Их благородье требует какая-то мамзель».

Корнет уводит девушку в пустынный коридор;

Не видя глаз, на грудь ее уставился в упор.

Краснея, гладит девушка смешной его халат,

Зловонье, гам и шарканье несется из палат.

«Прошел ли скверный кашель твой? Гуляешь или нет?

Я, видишь, принесла тебе малиновый шербет…»

– «Merci. Пустяк, покашляю недельки три еще».

И больно щиплет девушку за нежное плечо.

Невольно отодвинулась и, словно в первый раз,

Глядит до боли ласково в зрачки красивых глаз.

Корнет свистит и сердится. И скучно, и смешно!

По коридору шляются – и не совсем темно…

Сказал блондинке-девушке, что ужинать пора,

И проводил смущенную в молчаньи до двора…

В палате венерической бушует зычный смех,

Корнет с шербетом носится и оделяет всех.

Друзья по койкам хлопают корнета по плечу,

Смеясь, грозят, что завтра же расскажут всё врачу.

Растут предположения, растет басистый вой,

И гордо в подтверждение кивнул он головой…

Идет блондинка-девушка вдоль лазаретных ив,

Из глаз лучится преданность, и вера, и порыв.

Несет блондинка-девушка в свой дом свой первый сон:

В груди зарю желания, в ушах победный звон.

Из Гейне

За чаем болтали в салоне

Они о любви по душе:

Мужья в эстетическом тоне,

А дамы с нежным туше.

«Да будет любовь платонична!» —

Изрек скелет в орденах,

Супруга его иронично

Вздохнула с усмешкою: «Ах!»

Рек пастор протяжно и властно:

«Любовная страсть, господа,

Вредна для здоровья ужасно!»

Девица шепнула: «Да?»

Графиня роняет уныло:

«Любовь – кипящий вулкан…»

Затем предлагает мило

Барону бисквит и стакан.

Голубка, там было местечко —

Я был бы твоим vis-a-vis, —

Какое б ты всем им словечко

Сказала о нашей любви!

На скамейке в Александровском саду

Котелок склонился к шляпке с какаду:

«Значит, в десять? Меблированные “Русь”…»

Шляпка вздрогнула и пискнула: «Боюсь».

– «Ничего, моя хорошая, не трусь!

Я ведь в случае чего-нибудь женюсь!»

Засерели злые сумерки в саду,

Шляпка вздрогнула и пискнула: «Приду!»

Мимо шлялись пары пресных обезьян,

И почти у каждой пары был роман.

Падал дождь, мелькали сотни грязных ног,

Выл мальчишка со шнурками для сапог.

Темно под арками Казанского собора.

Привычной грязью скрыты небеса.

На тротуаре в вялой вспышке спора

Хрипят ночных красавиц голоса.

Спят магазины, стены и ворота.

Чума любви в накрашенных бровях

Напомнила прохожему кого-то,

Давно истлевшего в покинутых краях…

Недолгий торг окончен торопливо —

Вон на извозчике любовная чета:

Он жадно курит, а она гнусит.

Проплыл городовой, зевающий тоскливо,

Проплыл фонарь пустынного моста,

И дева пьяная вдогонку им свистит.

Любовь должна быть счастливой —

Это право любви.

Любовь должна быть красивой —

Это мудрость любви.

Где ты видел такую любовь?

У господ писарей генерального штаба?

На эстраде, где бритый тенор,

Прижимая к манишке перчатку,

Взбивает сладкие сливки

Из любви, соловья и луны?

В лирических строчках поэтов,

Где любовь рифмуется с кровью