Варлам Шаламов - Том 3

Я лучше помолчу,
Пока растает лед,
Что горному ключу
Платком заткнули рот,

Что руки у реки
Развязывать нельзя,
Что нынче у пурги
Ослепшие глаза.

Но я сказать могу,
Что было б все иначе,
Когда бы к нам в тайгу
Пурга явилась зрячей.

От этих грозных гор
И камня не оставив,
Разбила бы забор
И выломала ставни.

Гуляя здесь и там,
Свою срывала б злобу,
Взъерошенным клестам
Пришлось глядеть бы в оба.

И зайцы в том краю
Не смели б показаться.
Куда-нибудь на юг
Гнала бы их, как зайцев.

И в снежной синей пене
Тонули бы подряд
Олени и тюлени,
Долины и моря…

Картограф выбрался на гору,
Ночные звезды шевеля, —
На высоту свою, с которой
Чужою выглядит земля.

Картограф горы ловит в клетку,
Он землю ловко захлестнет
Географическою сеткой
Меридианов и широт.

Затем, чтобы магнитным ухом
Прослушать внутренность земли,
Ей распороть бурами брюхо,
Сюда разведчики пришли.

Придут небритые мужчины
На этот меченый простор,
Чтоб стали резкими морщины
На потемневших лицах гор.

Он у ветров тайги учился
Деревьям косы заплетать,
Он мясом с птицами делился
И ястребов учил летать.

Он у ручьев в грозу с дороги
Большие камни убирал,
Чтоб не сломать о камни ноги
Ручьям, бегущим возле скал.

Он добирался до истоков,
Где открывает ключ реку,
Чтобы она лилась потоком
И к морю вынесла строку.

Земля поставлена на карту
И перестала быть землей,
Она лежит на школьной парте
Не узнаваемая мной.

Кусты у каменной стены
Крошат листву передо мною,
И камни дна раскалены
И пышут банным душным зноем.

Стоят сожженные цветы
Под раскаленным небосводом
И ждут, чтоб наклонился ты
И вырвал их и бросил в воду.

Или унес к себе домой
От этой жаркой, твердой тверди,
Чтоб их не мучил больше зной,
Хоть за минуту перед смертью.

Чтоб там, в стакан вместясь с трудом,
Зашевелили лепестками
И робко в комнате потом
Тебя глазами бы искали.

И этот благодарный взгляд
Тебе бы был всего дороже,
Всех славословий и наград
И жизни всей дороже тоже.

Когда-то самый лучший
Российский богомаз,
Что попадать научен
Не в бровь, а прямо в глаз,

Знакомых сельских модниц,
Ведя на небеса,
Одел под богородиц —
Иконы написал.

Конечно, он язычник
Без всяких выкрутас,
И явно неприличен
Его иконостас.

Но клобуки и митры
Знакомых мужиков
Сошли с такой палитры,
Исполненной стихов,

Что самый строгий схимник,
Прижизненный святой,
Смущен, как именинник,
Подарка красотой.

И Бог их не осудит
Хотя бы потому,
Что их не судят люди,
Любезные ему.

И Петр, узнав Андрея
Под ангельским венцом,
Закрестится скорее
И ниц падет лицом.

………………………….

В картинной галерее,
Где вовсе не собор,
О тех же эмпиреях
Заходит разговор.

Стоят немея люди
И думают одно:
Заоблачное чудо
На землю сведено.

Все нам покажет сразу,
Загадочно легка,
Невежды богомаза
Наивная рука.

Я пришел на ржавый берег
Перемятых рыжих скал,
Где когда-то Витус Беринг
Адмиралом умирал.

Где, весенней силой полны,
Силой солнца и воды,
Напряженно и безмолвно
Выгибали спину льды.

Океан упрятал тело
Под саженный теплый лед,
Заворочался в постели.
Потянулся и встает.

Ледяное одеяло
Разрывает в лоскутки,
Грозным гневом обуялый
Тычет в небо кулаки.

И взволнованные воды,
Сотрясая якоря,
Подбивают пароходы
На прогулки по морям.

Океан затем разбужен,
Что весною корабли
Плыть готовы хоть по лужам,
Только б дальше от земли.

Он затем весной разбужен,
Что пролеживать бока
Круглый год совсем не нужно
Морякам и рыбакам.

Океан затем разбужен
От трехмесячного сна,
Что уже слабеет стужа
И командует весна.