Варлам Шаламов - Том 3

Покрыт весь этот срам,
Весь этот мир позора —
Изнанка панорам,
Опершихся на горы.

Разогреть перо здесь, что ли,
Мерзлый снять налет,
Чтобы крикнула от боли
Песня, вырвавшись на волю,
Наступив на лед.

Опалит босые ноги,
Легкую стопу
Поморозит по дороге
Через горные отроги,
Трогая тропу.

Знаю — злое вдохновенье,
Тайный гений льда,
Может быть, через мгновенье
Выйдет из повиновенья,
И тогда — беда.

Мне и так с природой в битве
Жизни не спасти.
Среди выбоин и рытвин
Под проклятья и молитвы
День и ночь брести.

И махать рубленой прозой,
Выйдя на крыльцо.
Затаенные угрозы
Снегу, ветру и морозу
Выбросить в лицо.

Что мне ждать дыханья почек,
Бормот соловья.
Я не ставлю даже точек,
Так спешит на желоб строчек
Жалоба моя.

И когда б не цепь размера,
Не узда стиха,
Где б нашлась иная мера,
Чтоб моя сдержалась вера,
У боясь греха.

Ведь на гиблом этом месте
Вечной мерзлоты
Мы с тобой стояли вместе,
До конца сверяя с честью
Помыслы мечты.

Здесь все, как в Библии, простое —
Сырая глина, ил и грязь.
Здесь умереть, пожалуй, стоит,
Навек скульптурой становясь.

Пусть каждый выглядит Адамом,
Еще не заведенным в рай.
Пусть никаким Прекрасным Дамам
Не померещится наш край.

И прост ответ на те вопросы,
Что даже ставились с трудом,
Как стать холмом или торосом,
Человекоподобным льдом.

Весь мир в снегу в пурге осенней.
Взгляни: на жизни нет лица.
И не обещано спасенье
Нам, претерпевшим до конца.

Стихи — не просто отраженье
Стихий, погрязших в мелочах.
Они — земли передвиженья
Внезапно найденный рычаг.

Они — не просто озаренье,
Фонарь в прохожей темноте.
Они — настойчивость творенья
И неуступчивость мечте.

Они всегда — заметы детства,
С вчерашней болью заодно.
Доставшееся по наследству
Кустарное веретено.

Отвали этот камень серый,
Загораживающий путь,
И войди в глубину пещеры
На страданья мои взглянуть.

Ржавой цепью к скале прикован
И похожий на мертвеца.
Этой боли многовековой
Не предвидится и конца.

Наши судьбы — простые маски
Той единой, большой судьбы,
Сказки той, что, боясь огласки,
Приковали к скале рабы.

Видишь — дрогнули чернила,
Значит, нынче не до сна.
Это — с неба уронила
Счастья капельку луна.

И в могучем, суеверном
Обожанье тех начал,
Что стучат уставом мерным
В жестких жилах по ночам.

Только самое больное
Я в руках сейчас держу.
Все земное, все дневное
Крепко буквами вяжу.

Лицом к молящемуся миру
Гора выходит на амвон.
Пред этим каменным потиром
Земной отвешу я поклон.

Река отталкивает гору,
И веет запах снеговой,
И переполнены озера
Святой водою дождевой.

И в половодье, как в метели,
Взлетают пенные цветы,
Льняной растрепанной куделью
В меня швыряют с высоты.

А я — я тут же. на коленях,
Я с Богом, кажется, мирюсь.
На мокрых каменных ступенях
Я о спасении молюсь.

Лезут в окна мотыльки,
Окружая лампу,
Зажигают светляки
Освещенье рампы.

Лес приподнят до небес
Ближнею горою,
Возбуждая интерес
К главному герою.

Затрепещут листья вдруг
Дождались момента:
Словно тысячами рук
Бьют аплодисменты.

Сосны, сучьями маша,
Гнутся в пантомиме,
Открывается душа
Явственно и зримо:

Устремленье к облакам,
Растопырив руки,
И привязанный к ногам
Груз земли и муки.

И по грифелю доски
Неба грозового
Пишут молнии мелки
Яростное слово.

И, стирая с неба луч
Тряпкою сырою,
Выжимают дождь из туч
Над моей горою.

Тесно в загородном мире.
Тесно так, что нет житья,
Но не уже и не шире
Рельс дорожных колея.

Обозначенной дороги
Параллельные черты,
Человеческие ноги,
Стрелки, шпалы и мосты…