Шарль Бодлер - Парижский сплин

Все зрители, как ни были пресыщены и легкомысленны, тотчас поддались всемогущей власти художника. Никто уже не думал о смерти, о горе, о казнях. Каждый беззаботно отдался разнообразию наслаждений, которые представляет великое и живое искусство. Взрывы веселия и восторга, точно долгие и мощные раскаты грома, то и дело сотрясали своды здания. Сам Князь, в упоении, присоединил свои рукоплескания к рукоплесканиям двора.

Однако для проницательного взгляда его упоение было не лишено какой-то примеси. Чувствовал ли он, что побеждена его власть деспота? Чувствовал ли, что унижено его искусство устрашать сердца и леденить умы? Показалось ли ему, что у него отнимают надежды и смеются над его ожиданиями? Такие предположения, не вполне доказанные, но и не вовсе недоказуемые, проносились в моем уме, когда я всматривался Принцу в лицо, на котором новая бледность все время ложилась на бледность, ему свойственную, как снег ложится на снег. Губы его сжимались все теснее, глаза сверкали внутренним огнем, похожим на огонь ревности или злопамятства, даже когда он, всем напоказ, рукоплескал талантам своего друга, странного шута, шутившего так хорошо со смертью. Вдруг я увидел, как Его Высочество наклонился к маленькому пажу, сидевшему сзади, и что-то сказал ему на ухо. Проказливая мордочка хорошенького ребенка озарилась улыбкой; потом он проворно вышел из княжеской ложи, как бы для того, чтобы исполнить спешное поручение.

Через несколько минут острый, пронзительный свист перебил Фанчулло в один из лучших его моментов, надорвав разом и уши и сердца. А из того угла залы, откуда раздался этот неожиданный знак неодобрения, стараясь задушить смех, выбежал в коридор ребенок.

Фанчулло, потрясенный, разбуженный посреди своих видений, сначала закрыл глаза, потом почти тотчас же раскрыл их, они были непомерно расширены; потом он открыл рот, как бы судорожно переводя дыхание, шатнулся немного вперед, немного назад — и мертвым пал на подмостки.

Действительно ли тот свист, быстрый, как меч, взял себе то, что предназначалось для палача? Предвидел ли сам Принц убийственное действие своей шутки? Позволительно в этом сомневаться. Пожалел ли он о своем милом и неподражаемом Фанчулло? Было бы приятно и пристойно так думать.

Осужденные дворяне в последний раз получили удовольствие видеть комедию. Они умерли в ту же ночь.

С той поры многие мимы, справедливо ценимые в разных странах, приезжали играть при дворе Принца; но ни один из них не сумел ни напомнить чудесный талант Фанчулло, ни снискать равное благоволение.