Светлана Сурганова - Всё сначала! [litres]

Опыт с «Бабочкой» мне понравился, и со временем я расширила стихотворный репертуар. Чтобы быть в сценической форме, я должна была его периодически «освежать» в голове. Однажды я его «освежила» прямо на операционном столе, развлекая анестезиологов во время удаления металлоконструкции из моей левой лодыжки.

2006

Хочу много красивых стихов

и видеть, как убегают от меня фонари…

В какой-то момент я поняла, что не я сама сочиняю песни, а мои руки и гитара, точнее – пальцы на грифе. Я сенсорик. Мне нужно трогать и ощущать. Как только я беру инструмент в руки, сразу нарождаются идеи, сочетания аккордов, последовательность звуков и пауз. Я нахожу ритмический рисунок, и это меня заводит. Если Муза в этот момент ко мне благосклонна, из ощущения ритма нарождается слово. Наша с ней встреча происходит спонтанно. Никогда не угадаешь, в котором часу и в каком обличии она наведается в гости.

27–28.12.1989 г.

Весь облик ее не современен, но не старомоден, кроме прически. Неприхотлива в одежде. Ее больше занимает состояние собственных мыслей и души, нежели состояние складок на ее юбке. Огромные, уставшие, глубокие, любящие, любимые глаза. То лукаво прищуренные, то распахнутые от восторга или удивления, они в вечном движении, они все видят. Жадно, чуть виновато исподлобья глядят на тебя.

Сколько ей лет? Не знаю, когда как: когда тринадцать, когда триста.

Как и все, она не может без привязанности и любви. Ее умиляют ребятишки – пионеры. Она любит их, они любят ее. А еще она любит кактусы. Она мне сама об этом говорила. Не знаю, всерьез или в шутку, иногда бывает трудно понять, всерьез она говорит или в шутку. Счастлива ли она? Не знаю. <���…> Условности, запреты, запросы, расспросы, цветы от нелюбимых мужчин, сплетни полных женщин и ко всему этому усталость и ранимость. Она – роза. Она – дитя еще не окончательно пропавшего, убитого племени, не задушенного, не испачканного. Не сквернословит никогда, наверное, потому, что она филолог. Ее французский – безупречен. Но все-таки несколько слов из ее лексикона меня коробят. Мечтает стать народной артисткой и поэтому по утрам и вечерам, в большой будь то или маленькой компании, рассказывает «байки», совсем не жалея свои голосовые связки и надрывающиеся от смеха животы слушающих ее зевак. <���…>

Я люблю ее. Я хочу, чтоб она была счастлива. Она – ветер, который заполняет мои паруса. Иногда я ловлю себя на мысли, что я бываю на нее в обиде лишь потому, что она не берет меня с собой в свой рабочий день. Я для нее существую лишь после семи вечера. А я хочу быть ее ученицей. Я хочу брать от нее все, что она может мне дать. А она жадничает… Сама того не зная, она вдохновляет меня. Но я хочу большего. А она не пускает. А вламываться без стука и стучаться в закрытую наглухо дверь мне не позволяет воспитание. Она не берет меня с собой… Наверное, потому, что таких как я у нее очень много. Еще одна ученица! <���…>. У каждого из нас друг для друга свое предназначение…

Каждый вправе сам себе выбирать

учителя. Каждый выбирает по своим меркам.

Если кто-то выберет учителем

тебя, сделай мерку его божественной.

Например, как-то в Риге, проходя по подземному переходу к перрону, увидела картину: в безлюдном месте у обшарпанной стены лежал чемоданчик с накинутыми на него пальто и курткой, а рядом под «раз-два-три, раз-два-три» пожилая пара танцевала вальс… Сюрреализм.

Тогда, в переходе, я незаметно прошмыгнула в тень, чтобы не спугнуть таинство двоих. И несколько мгновений украдкой любовалась этой почти кинематографичной картиной. А некоторое время спустя в рижском пригороде Булдури родилась Белая песня. Событийный ряд и адресаты в ней, конечно, другие, но толчком послужил именно случайный привокзальный вальс.

На самом деле, растопкой для поэтического огня может стать любая мелочь. Как же прозорлива была Анна Андреевна Ахматова, написав: «Когда б вы знали, из какого сора растут стихи, не ведая стыда». А еще вдогонку мне вспомнились строчки из Пастернаковской «Вакханалии»: «Состав земли не знает грязи, все очищает аромат, который льет без всякой связи десяток роз в стеклянной вазе…» Поэт, по сути, наблюдатель и коллекционер впечатлений. Накапливает, настаивает, выдерживает и, подобно хорошему вину, декантирует, насыщая, как кислородом, собственным опытом.