Светлана Сурганова - Всё сначала! [litres]

Белая Молния на Белой горе. Когда мы поднялись на смотровую площадку Монблана, Света поведала, что в строчке из Белой песни «Грудь земли ласкают реки» речь идет как раз о горных вершинах.

Мы проводили время не только на трассах. Чего стоят терминальные бассейны под открытым небом, когда рядом с тобой возвышаются заснеженные четырехтысячники Шамони и Курмайора. Вечером отыскивали какой-нибудь приятный бар с местным колоритом и наслаждались приятным общением. В камине огонь, в бокале вино, тирольские или савойские песни… Веселые, с загоревшими носами мы ☺.

Однажды попали на ирландских скрипачей, прослушали целый их концерт. Они явно увидели в Свете «своего» и старались от души. В другом месте наблюдали, как молодые австрийцы забивают огромный гвоздь в толстенный пень острой стороной молотка. Не то чтоб забить – попасть по гвоздю сложно! Когда мальчишкам занятие надоело и бар немного опустел, мы со Светой тоже попробовали. Нет, гвоздя, конечно, не забили, а по одному разу честно в шляпку попали☺.

Однажды и меня на трассе ждал подвох. Снежная пушка насыпала целый бугор плотного мокрого снега, я не замечаю его на повороте, врезаюсь на полном ходу, как в стену. Лыжи меня выщелкивают, и я кувырком лечу под гору.

– Сейчас же спускаемся вниз и покупаем вам шлем! – тон Светы не предполагает возражений…

Много лет я катаюсь без каски и не всегда даже шапку надеваю. Все-таки курорт, хочется загорать, но со Светой не поспоришь. Сказала шлем – значит, шлем.

И в качестве спойлера – через несколько лет эта каска спасла мне жизнь!..

Я не могу измерить свой жизненный опыт количеством прожитых лет. Уж если и пытаться его измерять, так скорее – числом и силой очарованностей.

26.11.1991 г.

Сегодня по ночному телевидению удалось послушать литературную передачу, посвященную Афанасию Фету. Я в восторге. Состоялось еще одно открытие, открытие для себя родственной души. Его настроения удивительно близки мне теперешней. Человек с грустью и с весной в душе. Высокая лирика, интеллигентность и изящество. Разделенная любовь, но которую не увенчали семейные узы. Свет рассветно-закатного солнца. Предутренне-вечереющая тишь, задумчивость и неспешность. <���…> Он предстал передо мной человеком хорошо знакомым. «Ничто так не сближает людей, как искусство и поэзия, и эта близость сама становится поэзией», – поразительное высказывание. Это то, что определяло мои взаимоотношения с самыми мне близкими людьми. Это родство душ – как апогей осмысленного существования. Это истинная радость – радость творчества. Но не буду больше распространяться на эту тему. Это для меня слишком сокровенное <���…>. Это – дух, а значит – молчание. Это – знание.

<���…>

Порой и все чаще мне моя серьезность начинает казаться слишком серьезной. Внутренний голос спрашивает: «Ну разве ты такая?» На что я ему отвечаю: «А разве тебе самому интересны все эти плоскоклеточные шутки, тупоугольные остроты, эти повседневные прибаутки?» Может, это все кого-то и забавляет. А я устала от пустословия, заполнения эфира сиюминутностью. Я, наверно, становлюсь занудой, но больше ощущаю потребность в вечном, тягу к всеобъемлющему, к мудрости, к связи времен и религий, – к родству с вселенной. Тяга вполне объяснима. Это, наверное, рефлекторно-компенсаторный ответ на мое земное одиночество.

Поэты, поэты…

Так кто же я? Философ или зануда?

Учиться радоваться радостям других, это, как говорит Маришка, труднее, чем приходить на помощь в трудный час. В этой помощи другим мы больше любим себя, сострадаем себе, утешаем себя, подкрепляем надеждой, что тот, кому помогаем сейчас, не останется в долгу. И оказав мало мальскую услугу, мы теперь уже готовы закабалить беднягу, подчинить. Он мой, он теперь всю жизнь должен благодарен быть мне. Не так ли? А если очень хорошенько прислушаться к себе? Нет, я так не хочу! Ведь существует что-то выше внутреннего сознания подчинения себе кого-то. Это, наверное, любовь. А может, любовь – лишь одна из разновидностей подчинения себе или себя. Пусть даже и так. Есть ведь на свете счастливые пленники, которые одновременно свободнее многих смертных. Пленниками их делают любящие, свободными их делает сила собственной любви.

С годами приходит осознанность и вместе с ней, как знак равно, любовь. Вглядитесь в глаза стариков… Я ни разу не видела, чтобы у глубоко пожилого человека были злые глаза. Они могут быть усталыми, печальными, отрешенными, но никак не злыми.