Константин Вагинов - Песня слов

Как хорошо под кипарисами любови,
На мнимом острове в дремотной тишине
Стоять и ждать подруги пробужденье
Пока зарей холмы окружены.

Так возросло забвенье. Без тревоги,
Ясней луны сижу на камне я.
За мной жена свои простерши косы,
Под кипарисы память повела

Спит брачный пир в просторном мертвом граде.
И узкое лицо целует Филострат.
За ней весна цветы свои колышет
За ним заря, растущая заря.
И снится им обоим, что приплыли
Хоть на плотах сквозь бурю и войну
На ложе брачное под сению густою,
В спокойный дом на берегах Невы.

Но знаю я, корабль спокоен,
Что он недвижим средь пучины,
Что не вернуться мне на берег,
Что только тень моя на нем
Она блуждает ночью темной,
Она влюбляется и пляшет…

О сделай статуей звенящей
Мою оболочку, Господь!
Чтоб после отверстого плена
Стояла и пела она,
О жизни своей ненаглядной,
О чудной подруге своей,
Под сенью смарагдовой ночи
У врат Вавилонской стены.
Для вставшего в чреве могилы
Спокойная жизнь не страшна,
Он будет конечно влюбляться
В домовье, в жену у огня.
И ложным покажется ухо,
И скипетронощный прибой,
И золото черного шелка
Лохмотий его городов

Из женовидных слов змеей струятся строки,
Как ведьм распахнутый кричащий хоровод,
Но ты храни державное спокойство,
Зарею венчанный и миртами в ночи.
И медленно, под тембр гитары темной,
Ты подбирай слова и приручай и пой,
Но не лишай ни глаз, ни рук, ни ног зловещих,
Чтоб каждое неслось но за руки держась.
И я вошел в слова, и вот кружусь я с ними,
Танцую в такт над дикой крутизной.
Внизу дома окружены зарею
И милая жена, как темное стекло.

Под лихолетьем одичалым,
Среди проулков городских,
Он еле видной плоской тенью
Вдруг проскользнул и говорит:
«Мне вспыхивать, другим сиянье,
Но вспыхиванье – суета,
Я оборвался средь зияний –
До вас разверзлась жизнь моя».
И тихий шепот плыл под дубом
И семиградный встал слепец
Заговорил в домашнем круге
О друге юности своей:
«Он необуздан был средь бдений
Под сновиденьем городским
Не жизнь искал он, сладкой доли,
Жизнь проводить среди ночей».

И гнал его вихрь старинный
По пастбищам тучной толпы
И с ним его спутник веселый
Жена подвенечной страны.
И вдруг оглянулся и видит
Стоит огнекрылый маяк
Среди волн домов переменных
Под гул многоярусных толп

Отчаянье меня весной объемлет,
Как будто я средь наступающих могил,
Чтобы ясней прорезать очертанье,
Себя как гробовщик глухой рукой зарыл
И блеск вина и девушка Лилея,
И шестиглазый дом под высотой луны,
Перекликаются опять в моей пустыне
Как осенью зеленые листы

Я вечером вскормлен как пепельной нянькой
Отъявленной тенью стою и смотрю
И вновь оживляю поющую лиру
В открытых весною низких садах.
И птицы и ветер. И голос мешая
С цветами под снегом, брега я пою,
И легкую поступь подруги средь ночи
И теплые руки на теплых губах.

В одежде из старинных слов
На фоне мраморного хора
Свой острый лик я погрузил в партер
Но лилия явилась мне из хора.
В ее глазах дрожала глубина
И стук сиял домашнего вязанья,
А на горе фонтана красный блеск,
Заученное масок гоготанье.
И жизнь предстала садом мне.
Увы, – не пышным польским садом.
И выступаю из колонн
Моих ночей мрачноречивых.
Но как мне жить средь людных очагов,
В плаще трагическом героя,
С привычкою все отступать назад
На два шага с откинутой спиною

Отшельники, Тристаны и поэты,
Пылающие силой вещества. –
Три разных рукава, в снующих дебрях мира,
Прикованных к ластящемуся дну,
Среди людей я плыл по морю жизни,
Держа в цепях кричащую тоску,
Хотел забыться я у ног любви жемчужной,
Сидел смеясь на днище корабля
Но день за днем сгущалось оперенье
Крылатых туч над головой тройной,
Корон златых все тише шелестенье,
Среди пустынь вдруг очутился я
И слышу песнь во тьме руин высоких,
В рядах колонн без лавров и плюща:
«Пустынна жизнь среди Пальмир несчастных,
Где молодость, как виноград, цвела
В руках умелых садовода
Без лиц в трех лицах божества.
В его садах необозримых,
Неутолимы и ясны
Выходят из развалин пары
И вспыхивают на порогах мглы.
И только столп стоит в пустыне
В тяжелом пурпуре зари
И бородой Эрот играет,
Копытцами переступает
На барельефе у земли…
Не растворяй в сырую ночь, Геката, –
Среди пустынь пустую жизнь влачу,
Как изваяния, слова сидят со мною
Желанней пиршества и тише голубей.
И выступает город многолюдный,
И рынок спит в объятьях тишины.
Средь антикваров желчных говорю я,
Пустынных форм томительно ищу».
Смолкает песнь. Тристан рыдает
В расщелине у драгоценных плит:
«О для того ль Изольды сердце
Лежало на моей груди,
Чтобы она как Филомела,
Взлетела в капище любви,
Чтобы она прекрасной птицей
Кричала на ночных брегах»
Пересекает голос лысый
Из кельи над рекой пустой:
«Не вожделел красот я мира,
Мой кабинет был остеклен.
За ними книги в пасти черной,
За книгами сырая мгла
Но все же я искал названий
И пустоту обогащал.
Наследник темный схимы темной
Сухой и бледный, как монах
С супругой нежной в жар вечерний
Я не спускался в сад любви…»
Но выступает столп в пустыне
Шаги из келии ушли.