Николай Асеев - Избранное

Я сердце вверял
     деревьям,
я жаловался
    кустам,
и буря
  рПевела ревмя,
за мною гонясь
    по пятам;
и море
  металось следом,
выхлестывая залив,
в ответ
  моим мнимым бедам
парчу
  по пескам расстелив;
и тучи
  толпились скопом,
склубившись
    над головой,
грозя мне
   вторым потопом,
распоротой
   синевой…
А все же
   мне жаль разлуки,
когда,
  чуть что-то шепча,
деревья
   вздымали руки
сверх
  моего плеча,
вершины
   поднявши к высям,
указывали
   в небосвод,
и целые тучи
    писем
обрушивал
   самолет!

О, если б был
    такой бинокль,
чтоб
  за пять тысяч верст
увидеть над собой
     венок
кавказских
   влажных звезд!
Ведь без бумаги,
     без чернил
из света
   и добра
тебя я,
  нет,
   не сочинил,
а взял
  из-под ребра.
Так ты бездонно
     далека,
так детски
   хороша,
что над Кавказом
     в облака
вплыла
  моя душа.

У Блока также звезда была,
но не того созвездия:
она в туманах ночных плыла,
даря дурные предвестия.

И Маяковский о том тосковал –
зачем они зажигаются?
Зачем, повернувши небесный вал,
уходят куда полагается?!

Да все стихотворцы о том говорят,
но редко кто взглядом встретится.
А звезды горят себе и горят,
горят и горят, и светятся.

Как звездочет
наблюдает планету
за миллионы миль, –
я изучаю действительность эту,
в вечность плывущую быль.

И открываются,
точно с подмостков,
будущего этажи;
сколько детей
превратилось в подростков,
юноши стали – мужи!

Я, окруженный
на острове звуков
морем немых времен,
слушаю говор выросших внуков,
лепет их юных жен.

И воскресает
передо мною
запах весенних садов, –
вечная юность
за пеленою
тучами сплывших годов.

Слабо и сладко
пахнут мимозы;
зыбко и зябко
бегут облака…
Все, что сдавили
и сжали морозы,
освобождает
солнца рука.

В гущу борьбы,
на весенней арене
тут еще впутался
ветер-пострел
в это всеобщее
непостаренье, –
кто там поверит,
что мир постарел?!

Скоро
набухнувших почек березы
выстрелит
радостная шрапнель!..
Гулко и влажно
кричат паровозы, –
это
весну выкликает апрель!

Весеннее человечество!
В подъем подымайся скорей,
очищенное от нечисти
угрюмых концлагерей;
от сумрачного палачества,
из рук у злобы тупой,
отбитое навек и начисто, –
раскройся душой и пой.
Пой песню окрепнувшей юности
на высветленном пути,
куда тебе силу
свою нести, –
как листьями шелести.
Пой песню победного племени
о славе старых знамен,
о светом пронзенной
темени
назад отступивших времен.
Чтоб в рощах
дороги асфальтовые
кружились
из края в край,
чтоб, дрожью весенней
прохватывая,
в зрачках отражался
май!

Я сегодня в синем мире
встал, не узнавая дома,
словно что-то стало шире,
что-то ново, незнакомо.

Точно всюду стало чище,
стало радостней для глаза;
глянул – в окна бьют лучища,
синь сияет без отказа, –

То ли оттого, что вскрылись
реки ото льдов покрова;
оттого ли, что у крылец
лик земли открылся снова.

Точно сильный, добрый кто-то
в полный рост у каждой хаты;
это май стучит в ворота,
май, надеждами богатый.

Все, кто рад его приходу, –
сердцем чутки, кожей грубы, –
сквозь огонь прошли, сквозь воду
и сквозь медные трубы!

Их, таких, не запугаешь
злой реакцией цепною,
их, кто властвует лугами,
ширью вольною степною.

Пламя весен не затушишь
ледяных сердец лавиной,
хриплым голосом петушьим –
звонкой песни соловьиной…

Маю есть везде работа,
май встает в советском мире,
он стучит во все ворота –
открывайтесь, дескать, шире!

Книги для всего народа,
вещи на размер страны –
вровень звездам небосвода,
в разворот морской волны.