Мирра Лохвицкая - Перед закатом

Окончил он – и, вот, с улыбкой странной,
Мне говорит: «Хорош ли твой эдем?»
Но я молчу. Мой край обетованный
В моих мечтах стал холоден и нем.

  Все то же, да, – и все одно и то же;
  И океан, и горы, и цветы.
  Моей душе печаль ее дороже
  Знакомых снов обычной красоты.

  Прекрасный дар окован мыслью пленной
  Бессильны мы, бродящие впотьмах!
  Воспрянул маг. Великий, вдохновенный,
  Святой огонь блеснул в его очах.

О, где следы недавнего бессилья?
Могуч и тверд ложится каждый взмах.
И вижу я, – сверкают крылья, – крылья, –
Сплетенные в вечерних небесах.

  О, сколько света! Счастья! Трепетанья!
  Что купы роз? Что море алых вод?
  Бессмертных душ подземные мечтанья
  Возносят нас до ангельских высот!

Мне отраден лампад полусвет голубой, –
  Я покоя, как счастья, хочу.
Но когда умирать буду я – пред собой
  Я зажгу восковую свечу.

И рассеется мрак от дыханья огня,
  И душа не предастся Врагу.
Пред восходом зари незакатного дня
  Я свечу восковую зажгу.

Шла я, голодом томима,
За насущным хлебом.
Шла – и стала недвижима
Пред вечерним небом.

Все огни, цвета, уборы
Жаркого заката
В мощные сливались хоры
Пурпура и злата.

Хоры пели о мгновенье
Скорби скоротечной,
О блаженном пробужденье
Душ – для жизни вечной.

О великом, ясном небе
Над земным Эребом.
И – забыла я о хлебе
Пред вечерним небом.

. . . . . . . . . .
. . . . . . . . . .
. . . . . . . . . .
. . . . . . . . . .

. . . . . . . . . .
. . . . . . . . . .
. . . . . . . . . .
. . . . . . . . . .

Светит месяц. Выйду в сад,
Где цветы и травы спят,
Сладко дышат лепестки,
Легче гнет моей тоски.

Бросив трепетную тень,
Дремлет сонная сирень,
Под горою, у реки
Клонит дрок свои цветки.

Старый сад затих, заглох,
На деревьях – белый мох.
И лужайку и овраг
Опалил горячий мак.

Дикой розы, прям и густ,
Предо мной колючий куст…

Люблю я бледные цветы
Фиалок поздних и сирени,
Полунамеки, полутени
Повитой дымкой красоты.

  Душа тревожная больна
  И тихим сумраком объята,
  Спокойной прелестью заката
  Грядущим сном упоена.

Что озарит огнем надежд?
Повеет радостью бывалой?
Заставит вздрогнуть взмах усталый
Моих полузакрытых вежд?

  Ничто. Ничто. Желаний нет.
  Безвольно замерли моленья.
  Смотрю с улыбкой утомленья
  На жизнь, на суету сует.

Сокрыт туманом горный путь.
Стихает грусть, немеют раны.
Блажен, блажен покой нирваны, –
Уснуть… исчезнуть… утонуть…

День Духа Святого блюдите, избранники,
Суровые странники с бледным челом.
Живыми молитвами, всечасными битвами,
Боритесь, боритесь с ликующим злом.

В день Духа Святого молитесь, избранники,
Усталые странники призрачных стран,
Молите о знаменье – небесного пламени,
Да славою будет ваш путь осиян.

В день Духа Святого стучитесь, избранники,
Могучие странники давних времен,
Во храмы безлюдные, в сердца непробудные,
Поведайте миру, что Враг побежден.

Свят мой крошка и безгрешен
Спит и видит светлый рай.
Легкой тканью занавешен
Спит мой крошка. Баю-бай.

Нежным личиком в подушки
Он уткнулся: «Не мешай!»
В ручках милые игрушки
Держит крошка. Баю-бай.

Ни собачки, ни овечки
Не уронит невзначай
Вьются золотом колечки
На головке. Баю-бай.

Сладкий сон у крошки тонок,
Как ни пой и не качай,
Спи, мой ангел, мой ребенок,
Светик белый, баю-бай.
29 мая 1905 г.

Ты мне не веришь, ты мне не веришь,
Как будто в песнях возможна ложь!
Мои желанья – ты не измеришь,
Мои признанья – ты не поймешь.

Есть дар великий, есть Дух чудесный,
Поющий сладко в ночной тиши.
Я с ним блаженна и в жизни тесной,
И в гордых муках моей души.