Мирра Лохвицкая - Перед закатом

Как глубоко венчал нас Вельзевул!
Как глухо пел хор демонов согласный.
Под сводами гудел неясный гул.
От черных свеч дымился пламень красный.

  И вот, орган заныл, заскрежетал.
  Со вздохами невыразимой муки.
  Медлительно вращался тяжкий вал
  И скорбные росли и крепли звуки.

  Свершался тихо радостный обряд.
  Вот – руки нам навек соединили.
  Вот – подняли венцы. Они горят.
  Они зажглись огнем алмазной пыли.

Но вот, забил сильнее дым кадил,
Глубокий вздох пронесся в гулком зале –
И мерный голос внятно возвестил
О том – о чем мечтать мы не дерзали.

  Не странно ли, не чудно ль слышать нам,
  Что властны мы дышать своей любовью,
  Не заплатив завистливым богам
  Ничьим покоем, жизнию иль кровью?

Что гнет запрета канул навсегда.
Что властны мы смотреть друг другу в очи –
Без скрытых слез. Любить – всегда, всегда.
Вдвоем – и дни, и ночи. Дни и ночи!

О, что нам в том, что нас венчает ад?
Крепка любовь – вне мира, вне измены.
Погасли свечи. Кончился обряд.
Затих орган. Раздались, дрогнув, стены.

  О, наконец, друг другу мы вольны
  Открыть желаний наших бесконечность!
  Забыты жизни призрачные сны.
  Забыта скорбь земли. – Пред нами вечность.

  Спаси и помилуй нас, крестная сила,
  В час утренней ночи и серых теней.
  С зарей я усталые вежды смежила,
  Дремал мой ребенок у груди моей.

  И чудится спящей – упорно и звонко
  Тяжелая муха кружит надо мной.
  «Мадонна, Мадонна, отдай мне ребенка!»
  Звенит надо мной неотвязной струной.

  «За радость карая, за грех наказуя,
  Ваш рок неизбежный тяжел и суров.
  Отдай мне ребенка, – его унесу я
  На бархат моих заповедных лугов.

Там тихо, там сладко, там зыблются травы
Там дикий жасмин и шиповник расцвел.
Веселье, веселье, цветы и забавы,
И гулы шмелей, и жужжание пчел.

Из меда и млека чудесные реки
Там льются, журча ароматной волной,
И пьющий от них – не возжаждет вовеки.
И минет избранника жребий земной». –

  «Исчезни, исчезни, лукавая муха!»
  В дремоте мои прошептали уста.
  «В тебе узнаю я могучего духа,
  Но сила твоя от тебя отнята.

Спасен мой ребенок от снов обольщенья
И духам воздушным его не качать.
Вчера он воспринял святое крещенье
И вышнего дара благую печать».

Огонь созвучий,
Аккордов пенье,
О, вальс певучий,
Мое забвенье,
Ты льнешь украдкой
Мечтою ложной,
Ты отдых сладкий
Душе тревожной,
Кольцом неверным
Сомкнуты звенья,
В движенье мерном
Покой забвенья.
В огне созвучий,
В живом стремленье –
И трепет жгучий,
И утоленье.

В скорби моей никого не виню.
В скорби – стремлюсь к незакатному дню,
К свету нетленному пламенно рвусь,
Мрака земли не боюсь, не боюсь.

Счастья ли миг предо мной промелькнет,
Злого безволья почувствую ль гнет, –
Так же душою горю как свеча,
Так же молитва моя горяча.

Молча пройду я сквозь холод и тьму,
Радость и боль равнодушно приму,
В смерти иное прозрев бытие,
Смерти скажу я: «Где жало твое?»

На праздник той, пред кем бледнеют боги,
Стеклись толпой и зыблются, как сны.
По грудам тел, лежащих на дороге,
Ее везут священные слоны.

  Склонив чело, идут младые йоги,
  Поют жрецы, служенью преданы;
  И пляски жриц, торжественны и строги,
  Под звуки флейт и пение струны.

  Богиня Кали! Черная Царица!
  Будь проклята за дикий праздник твой,
  За стон и кровь, и страждущие лица.

  За то, что, странной скована судьбой,
  Моя душа, как пляшущая жрица,
  По трупам жертв – влачится за тобой.

– «Меня сковали кольца и запястья.
Рука моя бессильна, как во сне.
Художник-маг, создай мне остров счастья,
И вызови на белом полотне». –

Художник- маг взял кисть мою и, смело,
Вершины гор набросил наугад;
Морская даль под солнцем заалела,
Из мирт и роз расцвел чудесный сад.