Владимир Маяковский - Стихотворения. Поэмы. Пьесы

Испанский камень
         слепящ и бел,
а стены —
     зубьями пил.
Пароход
    до двенадцати
          уголь ел
и пресную воду пил.
Повел
   пароход
       окованным носом
и в час,
сопя,
  вобрал якоря
        и понесся.
Европа
    скрылась, мельчась.
Бегут
  по бортам
       водяные глыбы,
огромные,
     как год а ,
Надо мною птицы,
         подо мною рыбы,
а кругом —
     вода.
Недели
      грудью своей атлетической —
то работяга,
     то в стельку пьян —
вздыхает
    и гремит
        Атлантический
океан.
«Мне бы, братцы,
к Сахаре подобраться…
Развернись и плюнь —
пароход внизу.
Хочу топлю,
хочу везу.
Выходи сухой —
сварю ухой.
Людей не надо нам —
малы к обеду.
Не трону…
     ладно…
пускай едут…»
Волны
   будоражить мастер а :
детство выплеснут;
         другому —
              голос милой.
Ну, а мне б
     опять
        знамена простирать!
Вон —
   пошл о ,
      затарахт е ло,
            загромило!
И снова
    вода
      присмирела сквозная,
и нет
   никаких сомнений ни в ком.
И вдруг,
    откуда-то —
          черт его знает! —
встает
   из глубин
       воднячий Ревком.
И гвардия капель —
         воды партизаны —
взбираются
     ввысь
        с океанского рва,
до неба метнутся
        и падают заново,
порфиру пены в клочки изодрав.
И снова
    спаялись в о ды в одно,
волне
   повелев
      разбурлиться вождем.
И прет волнища
       с под тучи
            на дно —
приказы
    и лозунги
        сыплет дождем.
И волны
    клянутся
        всеводному Цику
оружие бурь
      до победы не класть.
И вот победили —
           экватору в циркуль
Советов-капель бескрайняя власть.
Последних волн небольшие митинги
шумят
   о чем-то
       в возвышенном стиле.
И вот
   океан
     улыбнулся умытенький
и замер
    на время
        в покое и в штиле.
Смотрю за перила.
        Старайтесь, приятели!
Под трапом,
      нависшим
          ажурным мостком,
при океанском предприятии
потеет
   над чем-то
        волновий местком.
И под водой
      деловито и тихо
дворцом
    растет
       кораллов плетенка,
чтоб легше жилось
        трудовой китихе
с рабочим китом
        и дошкольным китенком.
Уже
  и луну
     положили дорожкой.
Хоть прямо
     на пузе,
         как п о суху, лазь.
Но враг не сунется —
          в небо
             сторожко
глядит,
   не сморгнув,
         Атлантический глаз.
То стынешь
      в блеске лунного лака,
то стонешь,
     облитый пеною ран.
Смотрю,
    смотрю —
         и всегда одинаков,
любим,
    близок мне океан.
Вовек
   твой грохот
        удержит ухо.
В глаза
   тебя
     опрокинуть рад.
По шири,
    по делу,
        по крови,
            по духу —
моей революции
        старший брат.

Превращусь
     не в Толстого, так в толстого, —
ем,
     пишу,
    от жары балда.
Кто над морем не философствовал?
Вода.
Вчера
   океан был злой,
          как черт,
сегодня
    смиренней
         голубицы на яйцах.
Какая разница!
       Все течет…
Все меняется.
Есть
  у воды
     своя пора:
часы прилива,
       часы отлива.
А у Стеклова {129}
      вода
        не сходила с пера.
Несправедливо.
Дохлая рыбка
      плывет одна.
Висят
   плавнички,
        как подбитые крылышки.
Плывет недели,
       и нет ей —
            ни дна,
ни покрышки.
Навстречу
     медленней, чем тело тюленье,
пароход из Мексики,
         а мы —
             туда.
Иначе и нельзя.
       Разделение
труда.
Это кит — говорят.
         Возможно и так.
Вроде рыбьего Бедного —
            обхвата в три.
Только у Демьяна усы наружу,
             а у кита
внутри.
Годы — чайки.
       Вылетят в ряд —
и в воду —
     брюшко рыбешкой пичкать.
Скрылись чайки.
          В сущности говоря,
где птички?
Я родился,
     рос,
       кормили соскою, —
жил,
  работал,
      стал староват…
Вот и жизнь пройдет,
          как прошли Азорские
острова.