Роберт Бёрнс - Избранные переводы

Глядит в лагуну старый мост,
И так вода ясна,
Что в ней встает такой же мост,
Такая же луна.

Светла, как небо, глубина,
Полна таких же звезд.
Где ж настоящая луна?
Где настоящий мост?

Шесть тысяч длинных поездов
Бегут по рельсам каждый день,
От городов до городов,
Минуя сотни деревень.

Один уходит за другим
В Милан, Турин, Сиену, Рим.

Мчатся в Неаполь, Верону, Венецию,
В Геную, Лукку, Флоренцию, Специю.

Быстро везет паровоз из депо
Нас через реку по имени По.

В Реджо Калабрия поезда
С берега сами идут на суда.

Если бы выстроить их вереницей —
Все эти тысячи поездов, —

Был бы передний в горах у границы,
Задний — у южных морских берегов.

Поезд по рельсам ведет машинист,
Смотрит, чтоб путь был свободен и чист.

Он управляет движеньем колес,
Может в пути задержать паровоз.

Очень советую вам я, синьоры,
Не затевать с машинистами ссоры!

Если бы стал я владельцем дороги
И посетил этот поезд убогий,
Поезд, где в хмурые ночи осенние,
Кроме дыхания, нет отопления,
Поезд, в котором десятки ребят
На чемоданах, свернувшись, лежат,
Поезд, где мать укрывает ребенка
Старою шалью, дырявой и тонкой, —

Я бы на каждый ночной перегон
Детям давал бы спальный вагон.
Каждому — койку с простынкою чистой,
По одеялу из шерсти пушистой.

И приказал бы, чтоб детям в постели
Песню колеса бегущие пели.

Туннель — это ночь,
Но не вправду, а в шутку.
Ночь продолжается только минутку.
Поезд так быстро выходит на свет,
Что испугаться времени нет.

Очень мне нравится эта сторожка.
Все поезда в ней видны из окошка.
Справа и слева — деревья, кусты,
А на окошках — герани цветы.
Чей это домик? Не ваш и не мой.
Железнодорожный.
Двадцать седьмой.

Это — большое вокзальное зданье.
В зданье имеется зал ожиданья.

Если ночлега нигде не найдешь,
Ты притворись, будто поезда ждешь.

Ночью ты голос услышишь спросонья:
— Скорый — в Неаполь!
Курьерский — в Болонью!

Сидя на лавке меж двух узелков,
Спи под напев паровозных гудков.

Думает, зал обходя, контролер:
«Что же не едет этот синьор?

Спит на скамейке он крепко и сладко.
Верно, в пути у него пересадка».

Сплю я, синьор, не будите меня!
Только не поезда жду я, а дня.

Носят меня не колеса, а ноги.
Днем я хожу да хожу по дороге.

Жду я работы, ищу пропитанья,
Но возвращаюсь в зал ожиданья…

В зале сижу я ночь напролет.
Видно, не скоро мой поезд придет.

Гул паровоза, протяжный и зычный,
Напоминает гудок мне фабричный.

Ах, контролер, не мешайте вы мне
Видеть работу хотя бы во сне!

Что поете вы, солдатики, солдаты,
В длинном поезде, везущем вас куда-то?
Что поете вы, с платформы свесив ноги
И болтая сапогами по дороге?

«Машинист любезный наш,
Ну-ка, маслом поршни смажь.
Мы по горло сыты, брат, войной.
Слушай, малый, поворачивай домой!»

Распевали в эшелоне
Эту песню много дней,
И была такая надпись на вагоне:
«Сорок человек — восемь лошадей».

Не тяжел он, чемодан-то,
У бедняги эмигранта.

Мешочек с родной деревенской землицей,
Чтобы не слишком скучать за границей,

Смена одежи, хлеб и лимон —
Вот чем его чемодан нагружен.

Дома — в деревне — осталось немало:
Сердце никак в чемодан не влезало.

Сердце с землей не хотело расстаться,
Вот и пришлось ему дома остаться.

Верной собакой остаться средь поля,
Что не могло накормить его вволю.

Вон это поле — полоска земли…
Да и полоска скрылась вдали!

Есть такая страна на свете,
Где в своих поездах разъезжают дети.