Георгий Шенгели - Раковина [сборник стихов]

Я тихо спал. И в мой пригретый хлев
Вошла, шатаясь, пьяная старуха
И прыгнула. И на плечах почуя
Костлявый груз, я вымчался из хлева.
Луна в глаза ударила. Туман
Затанцовал над дальними прудами.
Жерлянки дробным рокотом рванули.
И тень моя горбатая, как пух,
Комком по светлым травам покатилась.
И чем сильнее острые колени
Мне зажимали горло, чем больнее
Меня язвил и шпорил хлыст колючий,
Тем сладостнее разбухало сердце,
И тем гневнее накалялась мысль.
И длился бег. Выкатились глаза.
И ветер пену с губ сдувал. И чую:
Бежать невмоготу. И сжавши ребра,
И в корче смертной зубы раскрошив,
Я вывернулся вдруг прыжком змеистым,
И захрустела старческая шея,
Мною придавленная. Свист гремучий
Взвился над взбеленившимся хлыстом.
И — понеслись. Не успевал дышать.
И тень отстала и оторвалась.
Луна и ветр в один звенящий крутень
Смешались, и невзнузданная радость
Мне горло разнесла. И вдруг старуха
Простонет: Не могу… — и рухнула.
Стою. Струна еще звенит в тумане,
Еще плывет луна, и блеск, и трепет
Не отстоялись в сердце и глазах.
А предо мной раскинулась в траве
И кроткими слезами истекает
Исхлестанная девушка, — она,
Любовь моя, казненная безумцем.

Копьями солнца взнесенное,
Здравствуй,
Прохладное утро.
Ветер
Мой парус надул,
Белый,
Как женская грудь.
Сладко прижаться щекою
К его упругому кругу,
В гулкую чашу его
Трепеты моря ловить.

Женщины тело бездушное
Жалко свернулось у борта.
Впалая грудь
Не вдохнет
Солью пропитанных струй.
Что же мне слушать
Внимательным ухом,
Как тайным броженьем
Нежная кожа ее
В каждом изгибе звучит.

Талатта, талатта!
Дальше!
Разверзни широкое лоно,
Женское тело прими,
В глуби
Его упокой.
Я же,
Один и отзывен,
Навстречу солнца.
По зыби,
Бешеным бегом звеня,
Вспеню серебряный путь.

Окном охвачены лиловые хребты,
Нить сизых облаков и пламень Антареса.
Стихи написаны. И вот приходишь ты:
Шум моря в голосе и в платье запах леса.

Целую ясный лоб. О чем нам говорить?
Стихи написаны, — они тебе не любы.
А чем, а чем иным могу я покорить
Твои холодные сейчас и злые губы?

К нам понадвинулась иная череда:
Томленья чуждые тебя томят без меры.
Ты не со мною вся, и ты уйдешь туда,
Где лермонтовские скучают офицеры.

Они стремили гнев и ярость по Двине,
Пожары вихрили вдоль берегов Кубани,
Они так нехотя расскажут о войне,
О русском знамени и о почетной ране.

Ты любишь им внимать. И покоряюсь я.
Бороться с доблестью я не имею силы:
Что сделает перо противу лезвия,
Противу пламени спокойные чернилы?

Трагические эхо Эльсинора!
И до меня домчался ваш раскат.
Бессонница. И слышу, как звучат
Преступные шаги вдоль корридора.

И слышу заглушенный лязг запора:
Там в ухо спящему вливают яд!
Вскочить! Бежать! Но мускулы молчат.
И в сердце боль тупеет слишком скоро.

Я не боец. Я мерзостно умен.
Не по руке мне хищный эспадрон,
Не по груди мне смелая кираса.

Но упивайтесь кровью поскорей:
Уже гремят у брошенных дверей
Железные ботфорты Фортинбраса.

Да, грозный сон приснился мне. Стою я
На берегу реки, а за рекой
Закат невыносимый хлещет в небо,
И Богоматерь с черными глазами,
С лицом охряным, в аспидном плаще,
Под ним скрывая наглухо младенца,
Над пламенем кипящим возлетает.
Внезапный вихрь распахивает плащ,
Соскальзывает он, младенец виден,
И это — слушай! — не ее Христос,
А мой Исидор. Я бегу к реке,
Вброд не решаюсь, простираю руки,
Рыдаю, а она, а Богоматерь,
Запахивает с сердцем плащ и, круто
Вдруг обратясь, уносится в закат…
Я ринулась, проснувшись, к колыбели.
Спокойно все. Ребенок ровно дышит.
И все-таки, я всей душою знаю:
Недолго жить ему…

Встало утро сухо-золотое.
Дальние леса заголубели.
На буланом склоне Карадага
Белой тучкой заклубились козы.
А всю ночь мне виделись могилы,
Кипарисы в зелени медяной,
Кровь заката, грузное надгробье,
И мое лицо на барельефе.
А потом привиделось венчанье.
В церкви пол был зеркалом проложен,
И моей невесты отраженье
Яхонтами алыми пылало.
А когда нам свечи засветили,
И венцы над головами вздели, —
Почернели яхонты, погасли,
Обратились высохшею кровью.
Я проснулся долго до рассвета,
Холодел в блуждающей тревоге,
А потом открыл святую книгу,
Вышло Откровенье Иоанна.
Тут и встало золотое утро,
И леса вновь родились в долинах,
И на росном склоне Карадага
Белым облачком повисли козы.
Я и взял мой посох кизиловый,
Винограду, яблоков и вышел,
Откровенье защитив от ветра
Грубым камнем с берега морского.