И когда ты оторвешь ладони от глаз, когда ты приготовишься крикнуть: «Вот он я!!» — никто не обрадуется, никто не погладит тебя по голове. И окажется, что все время, пока ты был с закрытыми глазами, пока ты играл в свою «личную свободу», — жизнь продолжалась и тебя вели. Вели, не думая о тебе. Вели, презирая тебя. Вели, посмеиваясь над твоей глупостью и наивностью.
Ты оторвешь ладони от глаз, оглядишься вокруг и… дай бог, чтобы у тебя хватило времени отшатнуться от края пропасти!..
Вот так-то, милый ревнитель «свободы, которая — вне политики».
Пора называть вещи своими именами. Пора понять, что в «театре», именуемом жизнью, зрительного зала не существует. Есть борьба. Есть схватка. Мест «над схваткой» или «около схватки» архитектор не предусмотрел. Нет таких мест. И никогда не будет!
А значит, каждому человеку надо еще и еще раз продумать свое отношение к тому, что происходит в нынешнем тревожном мире. Каждому человеку надо сделать выбор. Правильный выбор. И — действовать.
Понятие «мы» состоит из миллионов «я». Разных «я». Абсолютно не похожих друг на друга. Добрых и злых. Старых и молодых. Спокойных и темпераментных. Отягощенных семьей и одиноких. Ворочающих целыми отраслями промышленности и отвечающих, скажем, всего лишь за чистоту на лестничной клетке.
«Если я гореть не буду, если ты гореть не будешь, если мы гореть не будем, — кто ж тогда развеет тьму?» Назым Хикмет спрашивал об этом не зря.
И совсем не зря поставил он личное местоимение «я» впереди личных местоимений «ты» и «мы».
Такое «яканье» в данном случае вовсе не признак нескромности. И не выпячивание собственной персоны. Речь-то ведь идет о горении! Горении во имя свободы. Во имя будущего. Во имя того, чтобы тьма безумных рассуждений о допустимости ядерной войны была развеяна навсегда!
Так что «я», стоящее в самом начале, здесь удивительно на месте. Потому что сегодня только так и можно жить на этой древней, на этой прекрасной, на этой кровоточащей планете!
И если ты хочешь, чтобы человечество стало мудрее, чем оно есть, начинай с себя.
И если ты хочешь, чтобы новой войны не было, чтобы все люди на земле стали сторонниками мира, начинай с себя!
И не спрашивай: «А что я могу?..»
Ты можешь. Ты все можешь!
Что же такое
«мы»?
Мы —
из лесов безбрежных.
Мы —
из блокадной тьмы.
Мы —
из стихов сгоревших.
Из невысоких изб.
Песенного всесилья.
Мы —
из бессмертья.
Из
плоти твоей,
Россия!
Мы от свинцовых розг
падали в снег с разбега.
Но —
поднимались в рост,
звонкие, как победа!
Как продолженье дня,
шли
тяжело и мощно…
Можно
убить
меня.
Нас
убить невозможно!..
Что же такое
«мы»?
Веруя в пробужденье,
взяв у земли взаймы
силу
в момент рожденья,
мы ей вернем сполна
всё,
что она давала.
Только б
была
она!
Лишь бы существовала!
Мы проросли из нее,
будто трава степная…
Гибнет в ночи смолье,
солнце напоминая…
Глядя в лицо огня,
я говорю тревожно:
можно
убить
меня.
Нас
убить невозможно!
Был ноябрь
по-январски угрюм и зловещ.
Над горами метель завывала.
Егерей
из дивизии «Эдельвейс»
наши
сдвинули с перевала…
Командир поредевшую роту собрал
и сказал тяжело и спокойно:
«Час назад
меня вызвал к себе генерал.
Вот, товарищи,
дело какое:
Там — фашисты.
Позиция немцев ясна.
Укрепились надежно и мощно.
С трех сторон — пулеметы,
с четвертой — стена.
Влезть на стену почти невозможно.
Остается надежда
на это «почти».
Мы должны, — понимаете, братцы? —
нынче ночью
на чертову гору
вползти.
На зубах —
но до верха добраться!..»
А солдаты глядели на дальний карниз,
и один, словно
— так, между прочим,—
вдруг спросил:
— Командир,
может,
вы — альпинист?..
Тот плечами пожал:
— Да не очень…
Я родился и вырос в Рязани,
а там
горы встанут, наверно, не скоро…
В детстве лазал я
лишь по соседским садам.
Вот и вся
«альпинистская школа»…
А еще, —
он сказал, как поставил печать!
— там у них — патрули.
Это значит:
если кто-то сорвется,
он должен молчать.
До конца.
И никак не иначе…
…Как восходящие капли дождя,
как молчаливый вызов,
лезли,
наитием находя
трещинку,
выемку,
выступ.
Лезли,
почти сроднясь со стеной, —
камень светлел под пальцами.
Пар
поднимался над каждой спиной
и становился
панцирем.
Молча
тянули наверх
свои
каски,
гранаты,
судьбы.
Только дыхание слышалось
и
стон
сквозь сжатые зубы.
Дышат друзья.
Терпят друзья.
В гору
ползет молчание.
Охнуть — нельзя.
Крикнуть — нельзя.
Даже —
слова прощания.
Даже когда в озноб темноты,
в черную прорву
ночи,
все понимая,
рушишься ты,
напрочь
срывая
ногти!
Душу твою ослепит на миг
жалость,
что прожил мало…
Крик твой истошный,
неслышный крик
мама услышит.
Мама…
…Лезли
те,
кому повезло.
Мышцы в комок сводило.
Лезли!
(Такого
быть не могло!
Быть не могло.
Но — было…)
Лезли,
забыв навсегда слова,
глаза напрягая
до рези…
Сколько прошло?
Час или два?
Жизнь или две?
Лезли!
Будто на самую
крышу войны…
И вот,
почти как виденье,
из пропасти
на краю стены
молча
выросли
тени.
И так же молча —
сквозь круговерть
и колыханье мрака —
шагнули!
Была
безмолвной,
как смерть,
страшная их атака!..
Через минуту
растаял чад
и грохот
короткого боя…
Читать дальше