Олег Анофриев - Есть только миг

Оставив Венеру позади, мы отметили, что количество субстанций сильно поубавилось, появилось ощущение индивидуального полета, хотя стремящихся в сторону Светила все еще было очень много. И чем просторнее было в космосе, тем свободнее становилось общение.

Уже можно было мысленно посудачить с соседями.

– Я вот что думаю, – промыслила соседняя молекула, которая у меня ассоциировалась с песней «Ах, мамочка, на саночках каталась я не с тем…», – неужели те, кто еще ходит по Земле, не понимают, что нельзя так засирать свое будущее; я вся в синяках и шишках, а мне еще хочется любить и быть любимой.

– Оставалась бы на Венере, там только этим и занимаются, – включилась в мысленный диалог артистического вида субстанция, которая буквально вчера, купаясь в овациях, отметила свой юбилей, нагрузилась на банкете и скоропостижно, ни с кем не прощаясь…

– Я бы с удовольствием – но маршрут выбираю не я, хотя у меня есть маленькая, но лично моя звездочка.

Налево от нас внезапно появилась субстанция интеллигентного вида, но явно казарменного воспитания, которая, не дожив до солидного возраста, в результате авиакатастрофы сначала недолго летела вниз, потом тут же взлетела вверх в нашу компанию, так что полет для нее как бы и не прерывался.

– Быстрая пересадка! Вот только мой багаж и мое верхнее платье, – подумала она и вздохнула.

– Мы все здесь без фраков, – мысленно успокоил я нашего соседа.

А прекрасная половина нашего сознания мудро добавила:

– Вам ведь не на прием.

– Как знать, – загадочно промыслил новенький. – Я как раз летел на прием к этому, как его…

– К Солнцу? – удивилась моя половина.

– Да нет. Впрочем, это уже не важно. А вы давно летите?

– Не очень. Вам повезло. Остались позади Луна и Венера, – поделился я мысленной информацией, а другая половина тотчас добавила: – Толчея была ужасная, сейчас гораздо просторней.

– Везде одно и то же! Ну что же, посмотрим, куда нас поместят.

Мимо стремительно пролетали метеориты. Звездная пыль, словно туман, окутывала нас.

Венера становилась все меньше и меньше, впереди был еще долгий путь.

– Странно, что меня не затянуло на Венеру, – подумал я про себя и тут же осознал свою ошибку, но было уже поздно.

– Я так и знала! – прозвенело в моем сознании. – Мнишь себя Казановой, а на деле… тебе самое место на Нептуне, я слышала, там снаружи замерзший метан, а внутри сероводород!

– Как хорошо было на Земле, думай что хочешь, никто не мешает, – помыслил я и снова попал впросак.

– Тебе это только казалось! – возвестила нежная половина нашего сознания. – Я видела тебя насквозь, да все прощала, потому что любила.

Я сник и старался больше ни о чем не думать.

Стало бы совсем грустно, если бы не наш новенький (жертва авиакатастрофы), который, как мне показалось, с отвращением промыслил: до чего же дурно пахнет от некоторых!

Наше сознание солидарно возмутилось, так как оно было не просто чисто, а стерильно чисто!

– Да я не о вас! Я так вообще, чутье у меня профессиональное! А талант ведь не пропьешь.

Мы догадались, с кем имеем дело, и тут же отогнали эту мысль. Но было уже поздно.

– Да вы не бойтесь. Все, кроме обоняния, осталось там, – промыслила молекула и утихла.

Долго мы летели молча. Но меня тревожила мысль: почему же мы не чувствуем никакого запаха?

– Все очень просто, – отозвалась субстанция, – ведь вы правильно подумали обо мне: мое чутье – мое богатство. Я чувствую не только запахи, но даже следовые признаки, которые остаются на молекулярном уровне, так что я и здесь чую, кто был кто. К сожалению, по роду своего ремесла я не могу называть ни имен, ни бывших профессий.

– Ага, – подумал я, – может, и у меня есть какое-нибудь гипертрофированное чувство, благодаря которому и я смогу отличать, кто есть кто.

– Конечно, – мысленно подключилась другая половина нашего сознания. – У тебя же абсолютный музыкальный слух! Вот и слушай!

Но, к сожалению, ничего нового я не услышал. Мне это показалось очень обидным.

Ведь не назовешь же пение разухабистой молекулы, у которой мать была русской, а отец юристом, музыкальной характеристикой, по которой можно определить, кто эта субстанция?!

Внутри нашего общего сознания было довольно уютно, но несколько напряженно.

Единомыслие единомыслием, но кое-какие противоречия или несогласия все-таки были.

Наши внутренние беседы не проникали наружу, они проходили на внутренней волне и никем не фиксировались. Это было удобно, можно было не стесняться.