Лео Карлсон: Цивилизация песка

Если Ведьмой родилась, живи
Той, какая ты есть, Дьяволицей.
Серым дымом над миром плыви,
Белым облачком, звездочкой, птицей…

В черном небе снежный порох.
Я сижу, один, в тепле…
За окошком просто город,
Просто место на Земле.

Просто город, так, из многих,
Не малыш, ни великан,
Где кончаются дороги
И вздыхает океан.

В ночь уходят пароходы,
В темень снежную трубя.
Просто Владик, просто город,
Подаривший мне Тебя.

Ты нужна мне очень-очень,
Дорогой мой человек
В этой вечер… этой ночью…
В этот самый первый снег…

Свежий, нежный и несмелый,
(Временами как и мы)
Первый снег как белый-белый
Черновик самой Зимы.

Происходило это днем… и много лет назад.
Здесь был когда-то водоем. И был старинный сад.
В ветвях чирикал соловей мотив иных времен.
Внизу, под сенью тех ветвей, одни, она и он.
Шуршаньем вторила трава движеньям пары тел.
Под их горячие слова негромко ветер пел.
Журчало время как вода по бедрам, по спине…
И растворило навсегда в Великой Тишине…
Забавно это…. – ты и я, в другую жизнь войдя.
Все так же слышим соловья, друг друга не найдя.

Грустно. В мире исчезают Боги.
Атеизм – как плата за прогресс.
Но божественно прекрасны ноги
Молодых приморских поэтесс.

Грустно. Этот мир хоронит Сказку.
Тают в легкой дымке острова.
Заменяют яд, кинжал и маску
Ваши беззаботные слова.

Хорошо среди лесных дорожек
Быть счастливым Вашим визави.
И исправить Ваших милых ножек
Вечно перевернутое V.

И ловить испуганное Скерцо
Ваших ручек.. губок.. глаз.. груди.
Вот и все. Коллапс. Биенья сердца.
Тишина. И лето впереди.

Снова с юга возвращаться птицам.
Танцевать на поле журавлю.
Вы – красивая. И я боюсь влюбиться.
Будет плохо, если полюблю.

Музыка. Столик. Жарко.
Пары танцуют стильно.
«Евангелие от Марка»,
Дождик еще не сильный.

В мокрой листве фонарик
Вздрогнет, мигнет, качнется.
Девушка в красной шали
Больше не обернется.

Музыка. В старом парке
Где-то играют дети…
Правит не Маркс, но Маркес
В мире, где дует ветер.

В мире, где снова мокрым
Грязь городскую смоет.
Воспоминанья блекнут…
И значит, жалеть не стоит.

Скоро зима, и белым
Запорошит ресницы,
Плечи, и первым делом
Перевернет страницу.

Новую, там, где не был,
Скроет любое горе.
Счастье, оно как небо.
Память, она как море.

Галька, одна из галек,
Прочих круглее и глаже —
Каменный мокрый Алеф —
Может, тебя покажет?..

Где там Харона барка?..
Будут нам вечно сниться
Триумфальная арка…
Небо Аустерлица…

Тебя больше нет. И не будет уже никогда
В обличьи привычном – здесь нет разногласий по сути.
А озеро с нами. Кувшинки, лягушки, вода,
и пара стрекозок на тонкой травинки батуте.

Здесь яркое солнце. От рыбки круги на воде.
Но нету кругов от кусочка селедки на хлебе.
На вечный вопрос после выпитой рюмки «Ты где?»
Мне батюшка врет, не моргнув: «Ну, конечно, на небе»

Размоет дождями, растащит, ветра разнесут,
Красивое тело твое, а куда – неизвестно.
Сидит и смеётся, не видя на крупном носу
Красавицы прошлого атом с интимного места.

Вас это утешит, профессор? А это – Елена была…
Как греки троянцев когда-то рубили в капусту!
И те и другие – капуста… Такие дела.
Но есть и другое, о чем умолчал Заратустра.

Здесь в каждом дому на ковре – золотое руно.
Посмотришь… Не Пушкин ли это выходит из леса?
Он пьян грозового заката вишневым вином.
Глядит на лягушку, и видит – лягушка-принцесса.

А мы опять немножко незнакомы…
Вы не узнали, кто у Ваших ног?
Я Вас люблю, до судорог, до комы,
Как дай Вам доктор! Или все же, Бог…

В тиши своих сосудистых деменций,
Всегда одна, мечтаешь обо мне
В просвете внутривенных интервенций
Вчерашний день и розы на окне.

А я, поэт от клавы, Гейнрих Геймер,
Пошлю тебе романсы и сонет.
Немножко Сван, немножко принц Альцгеймер,
Немножко память улетевших лет.