Юрий Кузнецов - Русский узел. Стихотворения и поэмы

Бормотание мысли, кующей звено,
Глас народа, и зов, а куда — все равно,
И былого укор ненароком.

В этом звуке свобода останется жить,
И затеряна в нем ариаднина нить;
Ориноко — мое одиноко!

Это дерево густо и вольно
У железной дороги растет.
Руку высунь из поезда — больно
Отягченная ветка стегнет.

Головного вагона волненье
По цепи пробежит до конца.
Мимолетное прикосновенье
То окна, то руки, то лица!

Дай схватить мне от зелени чистой
Хоть немного рукою своей…
Пыль состава ложится на листья,
На вагонах — следы от ветвей.

Сколько можно цепляться, цепляться,
Если мимо вагоны летят!
Словно женщина, просит остаться,
Но случайные люди — скользят.

Когда песками засыпает
Деревья и обломки плит, —
Прости: природа забывает ,
Она не знает, что творит.

На полпути почуяв пропасть
И дорожа последним днем,
Прости грядущего жестокость:
Оно придет, а мы умрем.

Вчера я ходил по земле, а сегодня
Хоть бейте мячом — мое место свободно.

А в мире, я слышал, становится тесно…
Займите, займите — свободное место!

Займите — и станете вечно скитаться,
И вам никогда пересечь не удастся

Пустыню, в которой блуждал я до срока;
Узнайте, как было до вас мне далёко!

Где ты, мальчик насмешливый, властный?
Вижу светлый твой облик во мгле.
Десять лет ожиданий и странствий
Миновало на этой земле.

Ты твердил:
«К тридцати успокоюсь,
К тридцати невозможным своим —
Застрелюсь или брошусь под поезд…»
Ты хотел умереть молодым!

Вспомнил, вспомнил я эти заветы,
К роковым тридцати подойдя…
Отказали твои пистолеты,
Опоздали твои поезда.

Завещаний мальчишеских иго
Я свободе решил предпочесть.
Не написана лучшая книга,
Но небесные замыслы есть.

Не кори меня, мальчик, не сетуй…
Ничего, на другие года
Сохраню я твои пистолеты,
Подожду я твои поезда.

Эта песня не нашего края,
И пластинки нигде не достать.
Эта песня такая глухая,
Даже слов невозможно понять.

Но от друга услышал я снова
И, пойми, чуть с ума не сошел.
Пал на скорость с перрона ночного
И тебя за морями нашел.

Ты сказала: — Как поздно ты вспомнил!
Но входи…—
И мы сели за стол.
И тяжелую рюмку я поднял,
И опять чуть с ума не сошел.

И сказала ты, губы кусая:
— Ну зачем, ну зачем вспоминать!
Наша песня такая глухая,
Даже слов невозможно понять.

На склоне вереск, крут обрыв…
Суровый острый воздух.
Души рассеянный порыв.

И Севера серьезность.

Крива сосна, безмерна высь,
Равнина ждет полета.
И только свист, и только свист,

И Севера ворота.

Огонь — отец,
А дым есть сын.
Мысль есть огонь,
А слово — дым,
Отец еще не появился,
А сын уже зашевелился.

Слова уходят без возврата
Путем улитки и заката,
Куда влачит стрела без цели,
Куда снуют на карусели,
Куда все вороны летят,
Куда все филины глядят,
Куда уходят тени женщин,
Увы, их успокоить нечем…

И только шорох раздается,
И только память остается.

— Не садись на коня! Не садись на коня!
У тебя ведь хромая нога. —
Он воскликнул: — Пегас, а не конь у меня!
Прочь с пути, коли жизнь дорога!

Есть Олимп, есть Олимп у меня впереди,
Где свобода и звон золотой…
Но вдогонку он слышит: — С коня не сходи,
Если скачешь с хромою ногой.

Всадник скачет три ночи и скачет три дня.
«О, восстань!» — раздается во мгле.
Доскакал до Олимпа и спрыгнул с коня
И — споткнулся на этой земле.

О миг! Это камень проснулся
И мира пустого коснулся,
И каменным стал этот мир.
Все сущее камень сломил.