Вячеслав Евдокимов - Белая Лебедушка

Ей командир прикрикнул Злелли,
Пигмею ростом был что схож:
– Всё, что вокруг, – то ваши цели,
А цель – убей и уничтожь! —

Машина смерти стрекотала,
В ход шли гранаты и штыки,
Из жертв струилась кровь их ало,
Лишались дети, старики

Голов, отрезанных кинжалом…
И как в инстинкте прут скоты,
На женщин бросились навалом,
Вспоров потом им животы

И. намотавши их кишочки
Себе на шею, вроде бус,
Они под гогот и смешочки
На фотки щёлкались: не трус,

Мол, троеротов воин бравый,
Добра и правды идеал!
Чтоб коммунизм бить, это право
Ему мошны строй алчный дал.

Пытали жертв, чтоб выбить слово,
Где батальона дышит штаб
(Вьетминя честь!) сорок восьмого,
Но был язык тех, будто кляп!

И палачи от ярой злости —
Молчанье им острей косы —
Глаза выкалывали, кости
Дробя, срезали уши и носы,

Снимали скальпы, все подсумки
Набив добычею битком,
И чтоб беременным взвить муки,
Жестоко били их пинком

И животы потом вскрывали,
Живьём глотая их плоды…
Не как они кто, – тот в опале,
Тому – смерть, муки, кандалы.

Пылали хижины горюче…
Животных в бойне дикий рёв!..
Дым превращался в аспид—тучи,
В колодец старец сброшен, в ров

В людей опять летит граната,
Чтоб растерзать наверняка…
Раздолье «бою» супостата,
Морали ценность высока!

Потом настал их час обеда,
Есть, пить из жертв их черепов…
– А что! Достойная победа,
Давили гуков, как клопов…

– Теперь повысят званье, знамо,
Медаль дадут и снимут клип.
Затмит свет миру наше знамя.
Ай! Троеротии – гип—гип! —

В себя еду вваливши с виски,
По видакам позрев стрептиз,
Хлебнули крови жертв по миске
И вновь за фотки с кличем «Cheese!»

Поля спалили огнемёты,
Разрушен дамб разумный строй…
Краж проявили сверхвысоты
И, как осиный ярый рой,

На жертв набросились остаток,
Прикладом в кучу понагнав…
Да, троерот на кровь сверхпадок,
И совесть в нём не знает прав…

Столкнувши скорбных на колени
И помочась на них – сортир! —
Вмиг превратили всех в мишени,
Явив себе азартный тир:

Тем отстрелили напрочь уши,
Тому влетела пуля в глаз,
А этой – в рот, на, мол, покушай! —
У той рука вдруг отсеклась…

Частили выстрелы в затылки
И – шик! – коль строго меж бровей…
И прикрывали без заминки
Собою матери детей:

Cпасти! Спасти родных малюток!
Но став от пуль, как решето,
Навек стихали – вид сей жуток —
Не воскресит их ввек никто…

Их троероты, отшвырнувши,
Детей приканчивали враз:
– Не скажут, били-де, баклуши
Мы здесь, бездельем возгорясь!

Из жертв растерзанных ворота
Соорудя, под гогот, вой,
В футбольный раж вошла вдруг рота,
Играя жертвы головой…

И Злелли рапорт пишет браво,
Что за полтысячу врагов
Скосил налево и направо,
Не отступя на ноль шагов.

Ух! Восхитится ротой «Чарли»
Любой командования ранг,
Как шли за ним в атаки парни,
Что необузданный мустанг!

И, насладившись мыслью сладкой,
И что уже страшила ночь,
Он и всё воинство порядком
Обратным вон убрались прочь.

Остался пепел от деревни
И трупы, трупы, кровь и гарь…
И тишина. Лишь не плачевны
Глаза у смерти. Не бунтарь

Она от пяток до макушки
За ужас, в косточки играв, —
Её любимые игрушки,
И не отдаст своих в том прав!

Луны нет, звёзд. Мрак. Жуть. Страсть хмуро…
Они насквозь прокопчены
От дыма и номенклатура
Вселенной, все её чины…

А, может, это лишь причина,
Чтоб не светить им в весь свой блеск,
Земли не видеть чтоб кончины,
В себе губящей жизни всплеск?!

Но, чу! Иль, может, показалось?
Среди одной из всех груд тел
Вдруг тихий звук – сама скорбь, жалость —
Возник, вновь гас, как бы хотел

Ростком из груды вверх пробиться
И зацвести, дарить плоды,
Из клетки выпорхнуть вон птицей,
Защебетать на все лады!

О, да! Вновь звук! И он реальность!
То детский плачик слышен стал,
Как мёд средь горечи и пряность,
Как эликсиров всех бокал!

Ребёнок силился из груды
Печальной вызволиться прочь…
И смог! Хвала усильям, чуду.
Была то девочка и дочь