Вячеслав Евдокимов: Белая Лебедушка

Чтоб пеплом Землю не засыпал
Раз-з-капиталовый маньяк,
И чтоб Вселенная ввек всхлипа
Её не слышала никак! —

Тут Ветеран свой безотказный
«АК», достойный автомат,
Тому вручил, кто без боязни
Пойдёт в бой, дальше даже – в ад!

– Прощайте… Банду троеротов
Вон из Страны швырните вспять,
Чтоб неповадно, не охота
Здесь зверства дико нагнетать! —

И тут навек закрылись очи…
Всяк с уваженьем отдал честь —
Все так его ценили очень —
И за него взыграет месть!

Могильный холмик неприметен…
И зарастёт совсем травой…
Таких, как он, уж тьма на свете…
В народе ж память – не изгой:

Поставит памятник великий
Борцам Свободы на века,
И будут видеть все их лики,
Любовь к ним будет глубока.

Фыонг всё плакала горюче,
Опять вдруг ставши сиротой…
Вот так всё в жизни: солнце, тучи,
И день, и ночь – всё чередой…

Но надо жить! Стремиться к цели
И закаляться в бедах лишь.
Жизнь, обходи препоны, мели,
Не будь, пред кошкою как, мышь!

Ну, а бойцам в боях – тем боле!
А потому Фыонг опять,
Вновь зарядившись силой воли,
Громя врага, за пядью пядь

Земле Свободу добывала,
Сердечно радуяся всласть,
Что прибавлялось той немало,
И там народ вступал во власть!

Но были также неудачи,
Когда враг больно тоже бил,
И шли понуро вспять, как клячи,
Не сосчитать тогда могил…

Так и Фыонг в беду попала,
Когда, отстав от всех других,
Она, опешивши немало,
Вдруг оказалася в тугих

Руках врагов остервенелых…
– Вон утопить! – решили враз.
А море было в волнах пенных…
Её швырнули на баркас,

Связав верёвкой туго ноги,
Отплыв, где глубже, глубже дно.
Фыонг, за жизнь свою в тревоге, —
«Эх, помирать так заодно!» —

Вдруг распрямилась, как пружина, —
Толчком стремительнейших ног,
Что сей прыжок тупой вражина
Заметить даже и не смог,

Швырнула за борт резво тело,
И тут же волны скрыли враз…
И как вражина уж шумела!
Пропала пленница из глаз…

Стрельбу открыли ей вдогонку,
Но не смогли уже попасть —
Так глубоко была девчонка,
Спускаясь глубже морю в пасть…

А воздух вскоре на исходе
В пустых уж лёгочных мехах…
«Ну, вот, и смерть моя уж, вроде, —
Мелькнула мысль тут впопыхах, —

– Всплывать наверх – застрелят мигом,
А, значит, надо плыть лишь вглубь!
Чем от врага погибнуть ига,
Меня, пучина, приголубь…»

Плывёт всё медленней… О, чудо! —
Узрели в тьме глаза, зорки,
Из глубины… Ну, да оттуда
Всплывают… струйкой пузырьки,

Как будто воздух кто пускает
Вверх изо рта и из ноздрей…
Лиха в беде вдруг – мысль людская!
Фыонг их ртом, да поскорей

Ловить, глотать почаще стала,
Даривши лёгким благодать,
Хоть мысль терзала, и немало:
«А вдруг морской то дышит тать,

В свою ловушку завлекая,
Чтоб растерзать и проглотить?
Ну, значит, смерть моя такая,
И я вовсю спешу к ней прыть!..»

И, точно, чудище, как глыба,
Всему, что знала, не в пример,
Не осьминог то и не рыба,
Имело бешеный размер,

Спиною горбясь – великаном,
Ракушкой густо обрастя…
Оно влекло к себе арканом
На дно Фыонг, людей дитя,

Готовя страшные напасти
И испуская пузырьки
Из глубины змеиной пасти,
Но не в движенье-кувырке

Не находилося ретиво,
Две ж пары толстых, цепких ног
Обвили крепко косо-криво,
Чтоб сей субъект уплыть не смог,

Густые водорослей нити.
Дышало тяжко существо…
В таком плену уж не до прыти!
К тому же, илом занесло…

Тут глаз открылись грузно веки,
И голос грузно зазвучал:
– Не бойся! Я не леший некий.
На дне уж долог мой причал…

Я Золотая Черепаха,
Я от рожденья Ким Куи.
Да, видно, здесь моя уж плаха,
И сочтены века мои…

Всё потому, что грея мило
Свой нос и панцирь, и бока,
Что душу напрочь растопило,
Узрела я: знать высока —

Выонг! – спешила вдаль с делами.
Рыбак попался ей во взор,
Был не с пустыми он руками,
Он ожерелье, как узор,

Держал в руках красы прелестной!
Тот излучал волшебный свет…
– Ах, требуха ты, вор бесчестный!
Раз у меня такого нет,