Виктор Старовойтов: Моя счастливая жизнь. Проза и стихи трёх авторов Добрянского района Пермского края

– Как же так?! Был деревом, стал человеком, возможно ли? Как звать-то тебя, муженёк мой?

– А вот какое твоё самое любимое имя, тем и назови…

– Костя, Константин…

– Вот и зови так.

На рассвете, когда измученная любовью и ласками, счастливая женщина спала сладким сном, её муж исчез, оставив на столе записку: Ухожу на свою тополиную работу. Вернусь к вечеру. Спи спокойно, любовь моя.

Проснувшись и выскочив во двор, Валя увидела свой тополь на старом месте. Подошла, погладила шершавый ствол, коснулась губами. Веточки Тополя обняли её ласково и нежно и услышала она голос, такой родной и знакомый:

– Не беспокойся ни о чём, всё будет прекрасно. Днями я буду на работе, а ночами принадлежу только тебе.

Хотела Валентина закончить посадку картофеля, да не тут-то было. Огород весь вспахан, картофель посажен, грядки разбиты и всякой мелочёвкой засажены. Хотела было водицы принести в бочки для поливки с речки, да глянула, а бочки полны. И дома бачок полон… Осталось только печь растопить, да обед сготовить. Снова подошла к Тополю:

– Костенька, что тебе приготовить на ужин?

– А сготовь-ка ты мне, любимая жёнушка, пирожков капустных да супчику понаваристей! А ещё сходи-ка ты в сарай, скотинку нашу покормить не забудь. Сенца я приготовил…

И хотя Валентина никакого скота отродясь не держала, всё же пошла в сарай, а там – чудо из чудес – коровка стельная ластится, овцы прыгают, поросёночек повизгивает. Сеновал сеном забит, ешь – не хочу! В мешках комбикорм стоит. Накормила всех, напоила, приготовила для мужа угощение, сидит у окна, на Тополь поглядывает, охота ей подсмотреть, как он из дерева превращается в человека… Окно раскрыто было.

На столе нетронутый обед. От Тополя протянулась в окно веточка, ласково дотронулась до щеки женщины и пока она оживала от неожиданной ласки, из её чашки исчез суп и пирожки тоже. Голос мужа раздался совсем рядом:

– Спасибо, милая за обед, очень вкусно.

С теми словами веточка дотронулась до губ женщины, ласково провела листочками по голове и утянулась в окно. Под вечер с большим нетерпением ждала Валя своего мужа и вот, наконец-то стукнула дверь и вошёл её ненаглядный, её суженый. Повисла любящая женщина на шее любимого, радуется, щебечет чего-то. Подруги тут набежали, на мужа её любуются, радуются за неё. Повечеряли, разбежались, а молодые друг на друга насмотреться не могут. Так и пошло у них, днём Костя на работе тополиной, ночью любящий муж. Забеременела Валюша, муж радуется:

– Славный Тополёк будет!

В девяностых годах началась новая экономическая перестройка Советского строя на новый лад по принципу «Мы наш мы новый мир построим» и начали с разрушения всего старого, под видом, что оборудование устарело, хозяйство насквозь прогнило. Промышленность, лесное и сельское хозяйство – под корень рубили, аж щепки за рубеж летели. И какие щепки, позавидовать можно; лес, железо, природные ресурсы, цветные металлы, алмазы и золото, нефть и газ… Русские нивы, совсем недавно дававшие населению и государству зерно и овощи, ныне опустели, тысячи гектаров плодороднейших земель заросли бурьяном и мелколесьем. Опустело село, не слышно стало мычанья коров, петушиного пения. Молодые в поисках работы и более счастливой жизни подались в города, остались в посёлках доживать свой век старики да старухи, зачастую никому не нужные.

Так вот, не вдаваясь в политику, скажу, что в посёлке Носырево жил на окраине села старик Никифор Бобышкин, могутный ещё дед, крепкий, как дубок, сибиряк, одним словом. И было у него в городе Тюмени двое сыновей, внуки имелись. Звали его к себе, да только дед хитрый был, знал, что в городе долго не проживёт, любимые сыновья быстренько в гроб загонят. Бывал он у них не раз, зимами ездил, приедет, поживёт денёк-другой да и домой к себе в деревню засобирается, не по нутру ему городская жизнь. Уходил тайком, дабы избежать ненужных разговоров, на автобусе и на попутках не ездил, предпочитал прогуляться пешочком, а это было около девяноста километров. И ничего, доходил! При виде своего домика даже песню запевал во всю лужёную глотку, а знал всего одну песню, про бродягу. Деревенские по этой песне его и узнавали, радовались его возвращению. Дом у него добротный, из кедра сработан, надворные постройки тоже на века поставлены. Зачем ему каменные городские хоромы? Лес рядом, речушка, грибы, ягоды… И для скота раздолье. После того, как колхоз развалили, все поля пустые стоят, трава по пояс, знай, коси. В посёлке магазин есть, что понадобится, купить можно. Пенсию сам на почте получал в своё время и даже на книжку откладывал. Много раз дедок женился, брал в жёны и молодых и старых, да только долго не заживались молодухи, на погост уходили. То ли виной темперамент дедка сказывался, то ли работа домашняя оказывалась непосильной, в его дела никто всерьёз не вникал. Сыновья и снохи, правда, всячески старались опозорить старика, много чего говорили про него, что де и скуп-то он, и умишком недалёк, но старик, да и односельчане сплетням всяким ходу не давали, понимали, что сынам дедово богатство нужно. А дед с хозяйством сам управлялся, и было оно не малым; пара коров, тёлка, бычок, овцы и козы, гуси и куры, с десяток клеток с кролами, около сотни пчелиных ульев. Шёл старику сто седьмой годочек, а он ещё и не думал поддаваться старости, даже надумал снова жениться, стал подбивать клинья к деревенской вдовушке Фросе, женщине тридцати лет отроду. Как и многие молодые люди, Фрося поспешила замуж за городского паренька, уезжала с ним в город, но через некоторое время вернулась вдовой в отчий дом, муж ездил с друзьями на озёра рыбачить да и утонул. Детей у неё не осталось, после смерти родителей жила одна. Согласилась она, перебралась к деду, брак тайно зарегистрировали и даже повенчались, сыновья о том не знали. Дедок к нотариусу съездил, завещание новое составил. И опять же, тайком всё, даже жене словом не обмолвился. Сыновья распустили слух, что старик мотовством занимается, пьёт горькую с деревенскими бабами, добро, нажитое годами, пропивает, видно, смертушку свою чует. Да только впустую всё, кто поверит, если старика никто никогда выпивши не видел. Под осень Фросю разыскал адвокат, оказалось, что во Франции у неё тётка родная проживала, родственница по отцу, по завещанию всё её движимое и недвижимое имущество после смерти переходило во владение племянницы, поскольку сама тётка была бездетной. Уехала Фрося во Францию, отпустил её дед одну. Узнав о том, что дед один остался, сыновья решили расправиться со стариком. Приехали поздно ночью, свою машину не доезжая посёлка оставили, по задворкам пробрались к стариковскому дому. Надо сказать, что старик никого не боялся и даже двери не закрывал на запор. С сыновьями дед справиться не смог, были они такими же сильными, как он. Связали старика, унесли в лес… Обнаружили его городские охотники повесившимся на длинном суку ели по первой пороше. Милиция выезжала, всё свелось к тому, что старый сам покончил с собой, не хотелось им очередной висяк косячить, следов-то не осталось… В посёлке тоже судачили, что от тоски по Фросе дед с собой покончил. Сообща похоронили старика. Сыновья заявились, для виду плакали, снохи в три ручья заливались. Да только просчитались сыночки, ничего из богатства дедова им не досталось. Адвокат привёз с собой охрану для хозяйства, всё имущество было подсчитано и проверено по списку и сдано охранникам. Из зачитанного завещания следовало, что дом с постройками, живность переходит в ведение законной жены Ефросиньи, деньги по сберкнижке отходят Детскому дому города Тюмени, так как сам дедок вырос в Детском доме и родителей своих не знал. А Фрося вернулась домой через месяц после похорон, поплакала, поплакала, да и занялась хозяйством. От тётки ей тоже наследство приличное досталось, а вскоре и новый муж объявился, детки появились…