Дмитрий Бурдаков: Chanson triste. Стихи о вечном и не очень…

Моя любовь
Моя обитель
Да… хорошо
Не говори
Не говори о вечном
Гори
Гори чтоб солнце в млечном
Меркло пред тобой
Ты в поисках
В поисках его
Где место и добро
В твоих руках
Моя вера
Вера в жизнь на Марсе
Накаляет до бела
Конфорки сердца
В стиле Брамса
Ты моя
Моя религия проста
Верь
Верь до страха в жилах
Что искупаешься в крапивах
Да хорошо
Я сотворю
Сотворю мечту
О вечном
Я потушу
Потушу солнце в млечном
Ты моя любовь
Моя обитель
Порви
Порви страницы
Сотри
Сотри пронзая спицей
Ту жизнь
Жизнь которой нет
Я слышу
Слышу чей то плачь
Мечты. Ты поешь
Каркает грач
Ворчанье ос
Я потерял
Потерял веру и рассудок
Ты не ищи
Я все на врал
Я все создал
Свою любовь
Свою обитель

Я видеть сильно так хотел,
Как гвозди прибивают руки,
К голгофе. И палач потел,
Питая губку уксусом от скуки.

Венок терновый, вот тебе корона,
Копьем под сердце, признание царем.
Ты принят здесь, как те за вора,
За то, что остаешься дикарем.

А я любил тебя, учителя, позорно
И первым кинул камень из толпы.
Вслед за Пилатом крики монотонно,
Я молча повторял свои мольбы…

Был ослеплен, пылал от страсти,
Любил и предал агнца огню.
Ты мучился? Я умирал от сласти
Мести отнесенной к алтарю.

Я тот, чей лик в толпе чернёной,
Кидал косые взгляды на тебя.
А ты распят под небом золоченным,
Так и не узнав, что предали меня.

Не осознав моей любви, как воля
Я буду вечно вспоминать, тебя поэт!
В слезах, в саду, в обидном горе,
Я прокляну тебя и твой завет!

Я так хотел увидеть слезы на глазах,
Шептание губ: «Прости мой друг Иуда»
Иль это было все от страха о мечтах,
Окутанных глубин объятиях спрута.

Мое бранное тело – песок.
Моя хмельная душа – море.
На солнце из них выходит сок,
С пряным вкусом полыни настоя.

Промеж двух берегов Эллады,
Древнегреческий колос стоя.
Стирая с щеки остатки помады,
Продаваясь утехам 20-ых застоя.

Саксофон негритянского джаза
И аллеи причудливых птиц.
Все как будто по венам зараза,
Вокруг миллионов безалаберных лиц!

В удушье цветов и стонов романов,
Папирос, алкоголя, блудниц и вранья.
Мимо могил, мимо газет и бульваров,
Забывая пробранные времена……

Мое тягучее время, как тело песок.
Моя вечность истощима, как и душа.
И море кончается под удар молотка,
Взахлеб тяжело с одышкой дыша…

Однажды напишут в его некрологе,
Был вот такой то, родился тогда-то,
Погиб от шрапнели, где жизни порог.
Давным-давно, не помним когда-то.

Имени не числится, и списка нет с ним,
Кто он? Кем был и где он родился?
Может, какою мечтой был он, маним,
Не знаем, он нигде и никак не сохранился.

Но помним одно, что был он в Берлине,
Во время войны у рейхстага стоял.
Что делал? Не знал он в помине,
Только гвоздём он надпись черкал!

Выводил и старался за память о доме,
За кровь поколений на русской земле!
Он находился как будто бы в коме,
Он без наград, не стоял он в кремле!

Писал и плакал, вспоминая мать,
Пока Кантария под небом возгружал!
Флаг, тянувший красных воинов рать,
А он, все писал и слезы вытирал!

Готово! Появилась надпись на рейхстаге,
Красуется под натиском из пуль дождя.
Ни ради молота с серпом на флаге,
Ни ради звезд с пагонов нашего вождя!

«Мы из Ельца!» – Запомнят нас на веки,
Мы тоже были здесь у ваших стен!
А он, наверное, упал, закрывши веки,
В пыли, в обломках ели он заметин.

«Мы из Ельца!» – Он написал, но кто он?
И кем он был в момент лихой войны?
Герой достойный почетных похорон,
Или герой, погибший от пальбы!

Какой пустяк!
Увидеть боль и слезы
И утром спящие цветы
Слегка убитые морозом
Лежат бойцы, они мертвы

Рядом пожелтевшие шинели
Одинокая гармошка не поет
Убит хозяин! Мертвый он в траншеи
Он больше песни о любви нам не споет