Александр Ступников - Облунение

Всего лишь жизнь.
И вновь, всего лишь смерть.

Без посторонних можно обойтись.
Но слов не обойти —
От посторонних…

Не поставишь офицера на пуанты.
А медали не заменишь на монеты.
За отчизну поднимались лейтенанты.
Маркитанты опускались за фуршеты.

И никто из них своей не знает меры.
Лишь во времени иначе бронзовея,
Лейтенанты быть хотели среди первых.
Забывая, что последние – живее.

И для каждого заложены палаты.
Золоченые. Больничные. Иные.
Вспоминали о любимых лейтенанты.
Маркитанты уминали отбивные.

В этом мире многогранные таланты.
И законы на столетия отлиты:
Честь и слава доставались лейтенантам.
Память павшему. А падшему – корыто.

Но в природе сбой случается когда-то.
И пустые раздуваются кареты.
Маркитанты победили лейтенантов.
Чести нет. И славы нет.
Одни фуршеты.

Я прежде никогда не жил «так просто».
А оказалось, это очень просто:
Живи – и всё.
И вся. И все. И всех.
Я думал, это бег.
А это остров.
Среди помостов,
Как среди погостов,
Где хочется заплакать,
Слыша смех.
И рассмеяться запросто.
И остро.

Но шепчет мне о праздности утех
Встревоженный тринадцатый апостол,
Откуда-то возникший.
Как на грех.

О, стреноженные кони.
Если только вы – не пони.
Мы в законах, как в загонах.
То уздечка. То седло.
Дышло, чтоб не увело.
И хомут на перегонах.
И расшитые попоны,
Если с крупом повезло.

А вокруг толпа в погонах,
Что возносят на плечах:
И в большом, и в мелочах.
И в постели, и в вагонах.
В темноте и при свечах.
И цветочки моветона
Как венки на кирпичах.

О, стреноженные кони.
Как же вам не повезло.
Эх, залечь бы на балконе
С пулеметом наголО.

Мой муж решился сделать харакири.
Теперь свободны оба: он и я.
Как просто сделать женщину счастливой…

Без парусов. Под парусами.
Спина слепа. Как поводырь
С потусторонними глазами.
Какая разница… Пустырь,
Москва, Нью-Йорк или Сибирь,
Когда и морем, и лесами
И на воде, и под водой
Одно и то же, Боже мой,
Слегка меняется местами.
Как наслаждение – бедой.
А убеждения – годами.

Но как прекрасны миражи!
Кто не был предан, тот не жил.

Кто продажен и бездарен,
Без работы не сидит.
От чиновников рябит,
Как рябит на рожу Сталин.

Все равно, в какой стране,
Они варят нас в г..не.
Государство – враг народа.
В этом суть его природы.

Мужчина тянет груз свой целый век:
На шее, на хребте, на пояснице.
Но каждому когда-нибудь да снится
Готовность перетрахать вся и всех.
Иначе и не стоило родиться.

Споткнулся и упал. Разбил колено.
И ничего. Ни слова, ни обид.
Так что же я так злюсь на пустоту
Ничтожества,
Тупого, как мурена,
Со злобой несмываемой во рту.
Которая хватает и шипит,
Но этим и живет одновременно.

Когда змея попалась на пути,
Не можешь пристрелить – тогда уйди.

То просветление покоя.
То наступающая тьма.
Прекрасны лето и зима.
И дождь, нависший над рекою,
Как чудо явственного сна.
С его реальностью благою,
В смертельных заводях ума.

Жизнь, безусловно, хороша:
В ней есть и всё.
И ни шиша.

Заметались по поземке
Стаи ищущих людей.
Снег крошится на асфальт.

От перемен житейских или мест
Не человек меняется, а двери.
Еврей не может на себе поставить крест.
А, если сможет – кто ж ему поверит?

Мы сидели на опушке:
Я – с собой. И некто Пушкин.
– Почитай чего-нибудь, —
Молвил он бывало.
– Нет дружок, не обессудь,
Просто так «чего-нибудь» —
Это очень мало.

Ай, да Пушкин. Сукин сын.
Бакенбарды и трусы.
По такому случаю
Я читал. А он писал.
Торопил и наливал.
Звал меня «Петруччио.»
Так сидели мы гурьбой:
Он один.
И я – с собой.