Юрий Зафесов - Ячея. стихи

Помраченье мне путь означало,
когда шла ты по сходням к воде.
И молчание, словно мочало,
повисало на банном гвозде.

Пар крепчал, отдавала печурка
жар камням – скорлупе черепах.
И слепая голодная щука
целовала твой огненный пах.

Ни Бодлера ни помня, ни Рильке,
вслед тебе я глядел, как дурак.
И – дерзнул, и – шагнул из парилки
прямо в брезжущий брызжущий мрак.

Бродит солнце в осеннем саду,
ветви вишен мерцают кроваво.
Я к тебе непременно приду,
как придет ко мне грозная слава.
Я увижу её на просвет
и, багровые комья роняя,
подарю тебе терпкий букет
из деревьев, что вырвал с корнями.

В житии прогорклом и погаслом,
старый К и ренск – мой спасенный рай.
Я умел испортить кашу маслом,
всё во мне творилось через край.

Дед Мелетий, не гневись на внука!
Я на твой покой не посягну.
Мне доступна поздняя наука
собирать по крохам тишину.

В сквозящем заполночь листе
печаль истаявшего лета.
Я стану видеть в темноте,
устав от недостатка света.
Я первый снег переживу,
я доживу до новой грёзы,
уже струящейся по шву
во тьму дымящейся березы.

Этот ночной паром
фарами озарен.
Вырублен топором
из череды времен.

Глухо плывет в туман.
Был, а уже и нет.
Словно в пустой карман
кто-то просыпал свет.

В каком году, в каком-таком бреду
ответное возникнет «кукареку».
Я улицу никак не перейду
ведь мне она напоминает реку.

Река… строка… непостижимо дно.
На дальний берег я гляжу подолгу,
поскольку там горит твоё окно,
но я, как ветер, в поле верен долгу.

Долги, долги! Нова моя тоска.
Напр я жена весны спинная хорда.
Течет река, свинцовая река,
она безмолвна после ледохода.

Текут века. Крепчает звездный хор.
Мелькают миги. Наступают сроки.
И вот горит не бакен, светофор,
смешав непримиримые потоки.

Прости, мой друг! Тоскою обуян,
влекусь душой к границам и заставам.
Ведь улица впадает в океан,
смыкаясь за спиною ледоставом.

В личном космосе шторы ветхие…
Смыслу здравому вопреки
продувают их несусветные
трансцендентные сквозняки.
Я планету из легких выдую
(в стылом полыме полый я).
Между фатумом и планидою
смыслом схватится полынья.
Позитронами да нейронами
невозможно пронять сие
закосневшее в черной проруби
поднавязшее бытие.
Но оцежено винопитие.
Колосятся хлебы стола.
Замираю,
когда наитие
размыкает предел угла.
Ни созвездия, ни мизгирика
не дано мне понять умом.
Оттого моя метафизика
преткновенье в себе самом.