Борис Михин - Справочник городских рассветов

способствует не масса электората,
а рост производства снарядов. Клепают,
чтоб выжить, смерть, жизнь называя проклятой,
забывши, что смерть, словно пуля – слепая.

Нет, я не за то, чтоб искать справедливость
(такую пургу не создал демиург), но
хотелось бы, чтобы возможность продлили
шептаться ночами и нежности муркать,

и по петербургам страдать в амстердамах,
и не находить даже дома покоя…
Ведь жизнь – не бессмысленный путь растаманов,
и не всё равно, кем ты будешь закопан.

Нас обстоятельства часто принудят,
только мы не выполняем уроки.
Слышу, как в раковине, фразы рокот:
«Было непросто, и проще не будет».

Поезд приходит, уходит, а после
некоторым всё ещё не понятно.
Но пусть они на себя и пеняют…
Проще – не надо, была бы в том польза.

Враги, как водится, кишат.
Отдать бы им колючий свитер…
мы разучились ненавидеть
открыто, не исподтишка.

Марш миллионов, прочий фарс
не демонстрируют святую
злость на врага, а лишь свистульку
и ультразвуковое «фас!».

Игра с врагами – не игра,
а способ жизни, верный способ
узнать, кем ты друзьям стал после,
благодаря своим врагам.

Похолодало окончательно.
И дело вовсе, дело вовсе
не в декабре и том, что носят, —
мы стали старше, жёстче, тщательней.

Простительное непростительно
растаяло, как карамелька
в ладошке детства. Помним – мельком
и врём, что вкусное – растительно.

Во многих вижу понимание:
похолодало где-то глубже,
и не спасут весною лужи…
Есть что-то здесь паранормальное.

Твой богатый, но внутренний мир
вряд ли нужен кому-то ещё.
Может, лучше его – на ремни?
Их хоть можно продать под расчёт.

Продаёт человек пожилой
кучу ярких ремней в метро. Всё…
На изнанке у правды не ложь,
а такая же правда.
Усёк?

Отряхивая снег с дублёнки,
смешной аутентичный снег,
задумался мужчина сед:
«Вот бы вот так же – убелённость…»,

но убеждённый в пустоте
надежд на лучшее, потрусил
в метро.
«Эх, все мужчины – трусы!..», —
подумала та, кто не с тем.

В соседней маленькой вселенной,
совсем немного исполинской,
мужчина морем просолился
стихи писал всегда Селене,

ещё творил там что-то как-то…
А в мире вечно параллельном
его (заждавшись) королева
на трассе ставила докатку.

И, предназначены друг другу,
они не встретились ни разу.
Но вот не понимает разум,
как их – во сне – встречались руки.

Иногда удивительно даже, как можно устать:
ничего не хотеть, голова непременно пуста,
у неё – обнаруживающийся признак родства

с абсолютно излишним предметом. Но всё-таки в нём
не могу не сдавать для Москвы часть пространства внаём,
и, конечно же, музыку Вагнера упомянём.

Прорываясь домой сквозь метро и минорный час пик,
на арендную плату пытаюсь желаний купить,
наблюдая, как город отчаянно ими кипит,

ведь желания – не пакетированный пыльный чай
(пусть невкусный, зато не потребуется звать врача),
а любое «хочу» – это свет и начало начал.

Вот и еду.
И жду, что предложит в конце мне туннель.
Но отсюда всё кажется, что жду уже тонну лет,
и сменяется день ночью, за тенью – лишь полутень,

и не видится света, как кто-то давно обещал.
Дальше – станция где-то. И рынок «хочу» обнищал,
и единственное, что осталось здесь – навык прощать.

У Него, наверно, дела,
раз в природе разлилась грусть
и немножечко – снег.
Ну, пусть.
Лишь бы что-то пошло на лад

в канцелярии высших сфер.
А пока только грусть и снег.
И оттачивать глупо гнев,
лучше – шею поглубже в фетр

и идти, и дышать, дышать,
привечая приход зимы,
примечая любую мысль,
ведь потом не простит душа

что какую-то не сберёг,
а быть может спасение
в ней, единственной, верной, есть…

И, как время, вперёд, вперёд
надо жить.
Под ногами хруст:
то ли годы, а то ли лёд.
Если ждёшь, на «до» поделён
и не тёплое слово «пусть».